Андрей Легостаев - Разбитые скрижали

Тем не менее — пил же с Шекли, он прям рядом со мной сидел. Выхожу и всем хвастаюсь: пил пиво с Шекли. Один Сидор сразу смекнул и спросил:

— А Шекли-то с тобой пил?

Кстати, когда Гаррисон приехал на Интерпресскон-98, то пил пиво (и не только) с любым желающим и в любых количествах, позируя перед фотоаппаратами. Так вот, реализовать свою давнюю «мечту» я так и не удосужился из-за множества хлопот. Зато получил из его рук премию и удостоился целой речи.

Небезызвестный Александр Корженевский был у него переводчиком. На шутливый вопрос «Как ты ему „Лебединое озеро“ переводил?» ответил: «Очень просто, названия этиков в баре читал». Мы думали, Саша отшутился, потом, увидев уставшего классика поняли — чистая правда.

На следующий день у Гаррисона была назначена прессконференция. Я пришел предупредить. Он только проснулся и ему нехорошо. Я переношу на час мероприятие и провожаю его в бар, где за счет оргкомитета заказываю две бутылки пива. Когда я спускаюсь в бар через час, то вижу, что вокруг знаменитого гостя толпа собутыльников и множество пустой стеклотары.

— Вам же сейчас прессконференцию проводить! — напоминаю я.

— Так я ее уже здесь очень неплохо провожу, — искренне удивляется классик.

Так что, похоже, с Гаррисоном не выпил только один я, и теперь могу долго завидовать всем остальным.

Как-то Завгородний почти год жил в Питере. Один раз ночевал у меня, когда все мои были на даче. По дороге ко мне встретили соседку и он зазвал ее к нам на огонек. Мило пообщались.

Через несколько месяцев я собрал друзей, был и Завгар. А соседка неожиданно успела выйти замуж. Повеселевший Борис Александрович стал требовать, чтобы я позвал ее.

— Замуж она вышла, семья теперь у нее, — поясняю я.

— Не волнует! — заявляет он. — Плевал я на всех мужей, веди!

Разумеется, я даже и не собирался этого делать. Вдруг звонок, заходит сосед-приятель (профессиональный охранник в питерском филиале престижного французского банка — два метра ростом и кулаки с гирю) покурить стрельнуть. Ну, раз такое дело, приглашаю к столу, наливаю ему стопку, знакомлю с друзьями. В комнату входит Завгар.

— А это кто? — на ушко спрашивает меня.

— Муж соседки, — со злорадством солгал я. — Ты же просил. Сейчас она накрасится и подойдет. Муж же тебе не помеха, раз ты очень хочешь.

— Все, — трезвеет на глазах Завгар, — уже ничего не хочу.

Какие тосты только не произносят на фэновском застолье? Когда они кончаются, тоже ничего страшного не происходит. Сидорович, например, поднимает бокал со словами: «Не вижу повода не выпить».

А периодически непьющий Юрий Семецкий, когда у него дома сидело множество фэнов, на вопрос «За что пьем?», тихо и скромно произнес:

— Ребята, выпейте за меня. Вам не трудно, а мне приятно.

После очередного семинара писатели гурьбой направлялись к метро, но задержались у ларька попить пивка, чтобы подольше не расставаться. Ну, поговорили часа полтора о фантастике и о жизни. Кому-то захотелось в туалет, время позднее, и он свернул в ближайшую подворотню. За первым, естественно, потянулись остальные. А там длинный туннель, облицованный мелкой коричневой плиткой, ведет в укромный двор.

Справив дела, возвращаются на проспект. Посередине туннеля стоит один из очень уставших писателей и недоумевает: «Какая станция метро? Никак не узнать!»

На Интерпрессконе-96 одни из гостей (больше у нас никогда не появившиеся), развеселившись, выбросили из номера на седьмом этаже прикроватную тумбочку. Наутро, узнав об этом, Сан Саныч Олексенко поспешил уведомить оргкомитет:

— Почерк мой. Но не я!

Боря Завгородний на Интерпресскон-98 приезжать не собирался. Но его привез Евгений Лукин (который на вопрос «Что для вас фэндом и какое он имеет для вас значение как для писателя?» ответил: «Фэндом для меня — квартира Завгороднего. Значение имеет большое»). Они приехали буквально за полчаса до торжественного вручения «Улиток».

Моя жена подходит ко мне и говорит:

— Там в холле Завгородний стоит, трезв до неприличия.

— Подожди четверть часа, — на бегу ответил я. — Он же только что приехал.

Через полчаса Татьяна удовлетворенно сообщила:

— Борис уже в своей обычной форме. А то я уже беспокоиться начала — не заболел ли…

Дело было ранней осенью семьдесят шестого года, я учился на первом курсе, рядом с набережной Крузернштерна, и в перерыв мы всей группой курили у парапета.