Фриц Лейбер - Мечи и черная магия

Внезапно из какой-то комнаты, находящейся между двумя сближающимися парами, послышался голос, который пел что-то на незнакомом языке быстрым речитативом – так отбарабанивают каждодневную службу жрецы и произносят заклинания некоторые чародеи.

Два богато одетых вора замедлили у седьмой двери шаг и, заглянув в нее, остановились как вкопанные. Их шеи напряглись, глаза расширились. Оба явно побледнели. Через мгновение они вдруг рванули вперед чуть ли не бегом и пролетели мимо Фафхрда и Мышелова, словно те были шкафами или стульями. Голос все так же продолжал выводить заклинания.

Пятая дверь оказалась запертой, но шестая была отворена. Мышелов, приплюснув нос к косяку, заглянул. Затем, как завороженный, он шагнул вперед и уставился на комнату, сдвинув свою черную повязку на лоб, чтобы лучше видеть. Фафхрд последовал его примеру.

Комната оказалась просторная и пустая – в ней не было людей или животных, но зато было множество интересных вещей. Почти всю дальнюю стену от пола до потолка занимала карта Ланкмара и его ближайших окрестностей. На ней были изображены каждая улица, каждый дом, до самого убогого дворика и самой захудалой лачуги. Во многих местах виднелись следы недавних подтирок и новые линии, кое-где стояли разноцветные значки непонятного смысла.

Пол в комнате был мраморный, потолок – лазурно-голубой, на боковых стенах в запертых на замки кольцах висели самые разнообразные предметы. На одной были представлены воровские инструменты всех видов – от громадного лома, которым, казалось, можно сдвинуть с места вселенную или по крайней мере взломать сокровищницу сюзерена, до столь тонкого прутика, что он мог бы служить волшебной палочкой королеве эльфов и явно был предназначен для того, чтобы подцеплять издалека драгоценные безделушки, лежавшие на тонконогом, инкрустированном слоновой костью туалете какой-нибудь дамы; на другой стене сверкали золотом и драгоценными камнями всякие причудливые вещи, явно отобранные на память из добычи, взятой при наиболее выдающихся ограблениях, – от женской маски из тонкого листового золота, такой прекрасной, что дух захватывало, но при этом густо усеянной рубинами, долженствующими изображать гнойники, выступающие на человеческом теле при второй стадии сифилиса, до кинжала, чей клинок был сделан из скрепленных друг с другом алмазов клинообразной формы и казался острым как бритва.

В комнате повсюду стояли столы с подробнейшими макетами жилых домов и прочих зданий; на них не были упущены даже такие мелочи, как трещины в стенах или отдушины под сточным желобом на крыше либо под низом водосточной трубы. Многие макеты были сделаны частично или полностью в разрезе, чтобы было видно расположение комнат, стенных шкафов, сейфов, дверей, коридоров, потайных проходов, дымоходов и вентиляционных шахт.

Посреди комнаты располагался голый круглый стол, выложенный черным деревом и слоновой костью. Вокруг него стояли семь мягких кресел с прямыми спинками; одно из них, развернутое к карте и находившееся дальше других от Фафхрда и Мышелова, было шире прочих и имело более высокую спинку – кресло какого-то главаря, быть может, даже Кроваса.

Не в силах удержаться. Мышелов вошел было на цыпочках в комнату, однако левая рука Фафхрда стиснула его плечо не хуже железной рукавицы мингольского латника и оттащила назад.

Грозно взглянув на приятеля. Северянин сдвинул ему на глаза повязку и указал костылем вперед, после чего запрыгал хорошо рассчитанными бесшумными скачками. Разочарованно пожав плечами, Мышелов засеменил следом.

Они еще не отошли от двери, когда из-за спинки самого большого кресла выползла, словно змея, чернобородая и коротко остриженная голова, которая уставилась своими глубоко запавшими, но сверкающими глазами в спины приятелям. Длинная, по-змеиному гибкая рука последовала за головой, змеевидный палец прикоснулся к тонким губам, призывая к молчанию, а затем поманил две пары людей в черных туниках, стоявших по обе стороны двери спиной к стене, выходившей в коридор; каждый из стражников сжимал в одной руке кривой нож, в другой – обшитую темной кожей дубинку, залитую свинцом.

Когда Фафхрд был на полпути к седьмой двери, за которой продолжали раздаваться мрачные монотонные песнопения, оттуда выскочил тощий юнец с позеленевшим лицом; узкими ладонями он зажимал рот, словно пытаясь сдержать вопли или рвоту, а подмышкой у него была зажата метла, в результате чего он немного напоминал чародея, отправляющегося в полет. Он промчался мимо Фафхрда и Мышелова и скрылся из виду, его шаги, глухо простучав по ковру и гулко прогремев по лестнице, замерли вдалеке.