Фриц Лейбер - Мечи против колдовства

Он выдержал паузу, как раз необходимо долгую, затем медленно указал жезлом на невысокую горку на носилках, выбросил вверх другую руку в повелительном жесте, ладонью вперед, и приказал:

– Все на колени, черви, и поклонитесь своему единственному законному правителю, владыке Гваэю, имя которого заставляет отступать демонов!

Несколько болванов из тех, что стояли впереди, действительно повиновались ему – по-видимому, Хасьярл запугал их даже слишком хорошо – в то время как остальные в передних рядах, боязливо выпучив глаза, уставились на закутанную фигуру на носилках; по правде говоря, то, что Гваэй лежал распростертым без движения и был похож на ужаснейшее воплощение Смерти, было преимуществом: это делало его более таинственной угрозой.

Разглядывая зал поверх голов стражников из пещеры своего капюшона, Мышелов заметил человека, который, как он догадался, был воителем Хасьярла – боги, ну и громадиной же он бал, ростом с Фафхрда! И к тому же сведущ в психологии, если эта красная шелковая маска-мешок была его собственным изобретением. Мышелов не был в восторге от идеи сразиться с таким типом, но, если все будет хорошо, то до этого не дойдет.

Потом сквозь, ряды охваченных благоговейным ужасом стражников, разметая их в стороны ударами короткой плетки, прорвалась горбатая фигура в темно-алых одеждах – Хасьярл. Наконец! И впереди своих войск, как того и требовал замысел.

Уродство и бешенство Хасьярла превзошли все ожидания Мышелова. Властитель Верхних Уровней выпрямился, стоя лицом к носилкам, на протяжении тревожного мгновения только дергаясь, заикаясь и брызгаясь слюной, как самый настоящий идиот. Потом внезапно к нему вернулась речь, и он залаял как нельзя более внушительно и, без сомнения, громче, чем любой из его огромных псов:

– По праву смерти – уже свершившейся или долженствующей свершиться: свершившейся с моим отцом, который был поражен звездами и сгорел дотла; долженствующей свершиться с моим нечестивым братом, который был поражен моим волшебством и который не осмеливается говорить сам за себя, а потому вынужден платить шарлатанам – я, Хасьярл, объявляю себя единственным владыкой Квармалла…. И всего сущего в его стенах…. демонов или людей!

Потом Хасьярл начал поворачиваться, скорее всего для того, чтобы приказать нескольким охранникам выступить вперед и схватить Гваэя и его свиту, а может быть, для того, чтобы сделать знак своим волшебникам уничтожить противников магическим способом; но в этот момент Мышелов громко хлопнул в ладоши. По его сигналу Ививис, шагнувшая между ним и носилками, отбросила назад капюшон, распахнула мантию и уронила их за спину в одном плавном движении – и открывшееся зрелище заставило всех замереть в ошеломлении, как и рассчитывал Мышелов.

На Ививис была надета прозрачная туника из черного шелка – не более чем черное опаловое сияние вокруг бледной кожи и по-юному гибкой фигуры – но лицо ее было скрыто белой маской, изображающей лицо ведьмы; женское лицо, однако с открытыми в ухмылке клыками и свирепым пристальным взглядом глаз с красными белками и белой радужкой (Мышелов быстро перекрасил эти глаза, следуя указаниям Гваэя, говорящего из своей серебряной статуи). Длинные зеленые с проседью волосы спадали с маски на спину Ививис, а несколько тонких прядей лежало у нее на плечах. В правой руке она, словно выполняя ритуал, держала вертикально перед собой большой садовый нож.

Мышелов указал прямо на Хасьярла – к которому уже были прикованы глаза маски – и скомандовал своим самым глубоким голосом:

– Приведи ко мне вот этого, о Мать-Ведьма!

Ививис быстро выступила вперед.

Хасьярл сделал шаг назад и, скованный ужасом, уставился на приближающуюся немезиду – воплощение материнского каннибализма сверху, изящная, как эльф, снизу; глаза его отца, взгляд которых обескураживал Хасьярла, и жуткий нож, который, казалось, выносил ему приговор за всех тех девушек, которых он с наслаждением довел до смерти или искалечил на всю жизнь.

Мышелов понял, что успех уже у него в руках, и остается только сжать пальцы.

В этот миг с другого конца комнаты раздался мощный, глухой удар гонга – настолько же глубокий, насколько высоким был звук гонга Гваэя, сотрясающий кости своей вибрацией. Потом по обе стороны узкого темного сводчатого проема, расположенного на противоположной от Гваэевых носилок стороне зала, с глухим ревом поднялись к потолку два столба белого огня, приковывая к себе все взгляды и разрушая чары Мышелова.