Елена Хаецкая - Искусница

Она покривила губы. Она нашла причину, но формулировка ей не нравилась. Потому что в семье Деяниры никогда не верили в астрологические прогнозы, экстрасенсов и вообще манипуляции с энергетикой. В этом Деянира была с родителями заодно. И слыла среди подруг чудаковатой.

Но «энергетика» — что бы это слово ни означало — имела место. В обычной жизни это оставалось несущественным, потому что у всех она приблизительно одинаковая. Чахлая, неразвитая, жмущаяся к человеческому телу, как перепуганная собачонка. Этого требует обыкновенная вежливость городского жителя. Ну вот что будет, если все пассажиры метро вдруг возьмут да отпустят свою энергетику, развернутся во всю ширь! Они просто передушат друг друга. Им даже пальцем для этого пошевелить не придется. Невозможно переносить близость другого, постороннего тебе, человека, если он не ужался, не спрятался в раковину, не постарался сделаться как можно меньше и незаметней.

Мы-то воображаем, будто носим эти раковины для того, чтобы не ранили нас! Глупости. Они нам необходимы для того, чтобы никого не ранили мы. Мы сами.

А Броэрек никакой раковины не носил и свою энергетику ущемлять в правах не собирался. Он был — был на всю катушку — весь целиком, огромный, невозможный. Да, такой запросто может ездить на слоне.

Мимо всадников проносились поля и рощи, ручьи, холмы. Хорошо знакомые Деянире края — ведь она сама их вышила на полотне. Вот это одиноко растущее посреди луга дерево, под которым танцевали фэйри в горящих башмаках…

Да, это оно.

Деянира собственноручно стирала на рисунке все многообразие листьев, сказав Морану Джуричу, что крону можно передать волнистой линией, похожей на облако.

Она поневоле усмехнулась. Дерево высилось именно там, где она ожидала его увидеть, и каждый лист в его густой кроне не был похож на все остальные. Деянира оказалась права. Лаконичного контура хватило для того, чтобы вызвать к жизни все лиственное богатство.

— Теперь уже недалеко до замка, — пробормотала она.

Броэрек чуть шевельнул лопатками.

— Ты бывала здесь раньше?

«Я создала этот мир!» — подумала Деянира сердито.

А вслух произнесла:

— Наверное… Не помню. Может быть, мне это снилось.

Подобное объяснение, как ни странно, полностью удовлетворило ее спутника.

— Я передам тебя кастелянше, — сказал он. — Она позаботится о тебе. Если захочешь, останешься в замке. Нет — вспомни, где ты жила раньше, и я найду того, кто отвезет тебя домой.

Деянира промолчала. Броэрек не стал настаивать и расспросы прекратил. Наверняка он ей сочувствовал. Хороший человек. Простой и добрый.

Но крестьянское платье!.. «Дитя мое». Так обращаются к молодой простолюдинке. И как это Деяниру угораздило?

Она еще раз мысленно вернулась к тому мгновению, когда распахнула платяной шкаф в квартире Морана Джурича.

Сначала оттуда вылетела моль. Мама, завидев моль, начинала отчаянно хлопать в ладоши. В детстве Дианочка думала, что мама в восторге от этих крохотных серых мотыльков с такой обильной пыльцой на крыльях, и потому аплодирует. Но оказалось — нет, мама яростно пытается их убить. Деянира так никогда и не примирилась с маминой ненавистью к моли. Она так и не поверила в то, что эти эфемерные создания уничтожают дорогие шубы и проедают жуткие дыры в любимой мохеровой кофте. Потому что личинок моли она никогда не видела.

А Моран, кажется, с молью не воевал. И Деянира поневоле ощутила в нем родственную душу. У нее с Джуричем Мораном вообще нашлось довольно много общего.

Но симпатия к моли все-таки имела свою оборотную сторону. Самое роскошное платье из тяжелого драпа оказалось с дырками. Жаль. Длинные, до пола, рукава, облегающий миф, мощнейшая юбка. Красота. Если по лифу еще пустить золотую вышивку — то вообще глаз не оторвать. Но — безнадежно проедено в пяти местах.

Пришлось отложить. Прочие «аристократические» одежки вызвали у Деяниры неподдельный ужас. Во-первых, они были сшиты из занавесок. Ну, из портьерной ткани. Во-вторых, такой топорной работы она век не видывала. Одно Деянира все-таки примерила — сидит ужасно, везде тянет, руку поднять невозможно. Она с отвращением избавилась от этих тряпок.

Мама всегда говорила, что национальный костюм, особенно женский, всегда хорошо сидит, потому что он, как правило, подчеркивает женственность — грудь, талию, бедра, — и довольно прост. «Это изысканная простота, — объясняла мама. — В крестьянской культуре имеется собственный аристократизм». Она вычитала эту мысль в каком-то сочинении по фольклору и время от времени выкладывала ее на стол, точно козырного валета. Не ожидали, что юрист, бизнес-леди, разбирается в подобных предметах? А вот-ка вам.