Сергей Гомонов - Возвращение на Алу

Танэ-Ра распутала завязки плаща и, сбросив его на руки советника, с вызовом приподняла бровь:

— Ну так что же тянуть? Приступим!

У них все напоказ. Ради театрального представления, которое они почему-то дружно зовут «судебным процессом», эти придурки даже прислали в мою камеру лекарей. Один восстановил мне недостающие после теплых встреч с гостями зубы, второй, хирург, поправил мой портрет, а заодно залечил пару неприятных вывихов, из-за которых в суставах уже начиналось воспаление. Теперь я мог доползти до площади, не скрипя костями, да еще и улыбаясь во все тридцать два имплантата. Да здравствует естествознание!

Словом, перед трибуналом я предстал прямо как новенький, хоть затевай все сначала. Правда, триумфальное шествие повозки с моим телом едва не омрачилось по дороге несколькими фортелями, которые наверняка устроили мои друзья-подстрекатели. Кто-то пытался отбить меня у конвоя, лез прямо на дула атмоэрто и вообще всячески осложнял жизнь городской страже. Но насколько я понял, на этот раз обошлось без жертв.

За оцепление на площадь никого не пускали. Но зато когда меня извлекли наружу, со всех сторон поднялся дикий рев. Признаться, на мгновение душа моя ушла в пятки. Знаете ли вы, что такое беснующаяся толпа? Нет? А я знаю…

Мое дело слушалось недолго. Имя Танэ-Ра не фигурировало нигде. Не было на процессе и ее самой, слава Природе!

И вот наконец дошло до главного.

Со своего места поднимается первый судья и зачитывает приговор:

— Ввиду того, что когда-нибудь и приютившая наш народ планета может пострадать от того же, от чего погибла родная нам Ала, а мудрость великой цивилизации забудется потомками, как забывалась уже не единожды, мы повелеваем…

Встает другой судья и ровным тоном посвящает всех в условия этого странно пространного приговора:

— Поскольку перемещения на Алу посредством телепорта «куламоэно» невозможны теперь ниоткуда в связи с ее гибелью, мы жертвуем одним межпланетным судном, на котором отправим на нашу родину обвиняемого Тассатио. Он сможет искупить свою вину, оставив на Але предупреждение для потомков.

Настает очередь третьего судьи читать свой эпизод решения заседательной комиссии:

— Предупреждение это должно быть материальным, заметным и бросаться в глаза. Оно должно быть таким, чтобы это побудило забывших свое прошлое жителей Пристанища искать корни их расы, размышлять о ее происхождении и почитать родину, взрастившую миллиарды их пращуров за множество поколений человечества. Великий созидатель Тассатио должен сотворить на Але имя нашего народа на универсальном языке искусства.

Я чуть с помоста не рухнул. Экий высокий штиль, рехнуться можно! Пииты сочиняли мне приговор, не иначе! Толпа безмолвствовала, внимая.

И вновь заговорил первый судья:

— Лишь в этом случае мы сочтем его раскаяние правомочным и не предъявим обвинение его соучастнице, чье имя в интересах следствия не фигурирует в судебных протоколах, — он как-то нервно окинул взглядом колыхавшуюся за оцеплением людскую массу. У меня мелькнула дикая по своей неправдоподобности мысль, что имя соучастницы не фигурирует в их протоколах не только в интересах следствия. — Имя же Тассатио в списках Храма Аллийцев будет очищено от обвинения и обновлено.

Спасибо, сердечные! До смерти не забуду. Уважили так уважили!

Ну все, теперь дружные овации, на поклон — и по домам.

Стало немного легче. Тошнота из-за недавних перегрузок и невесомости неохотно отступила: включилась система гравитации. Сама включилась. А может, по их указке.

Я смог выкарабкаться из кресла и доковылять до иллюминатора.

Назад, на ту проклятую третью планету, смотреть не буду: я дал себе этот зарок еще в тюрьме, за день до приведения в действие приговора. Не буду — и все.

Бесконечное черное пространство без верха и низа, без «право» и «лево». Словно россыпь пластинок слюды, впаянных в черное вулканическое стекло, то дальше, то ближе посверкивают звезды. Миры, миры, миры… Отсюда все выглядит иначе, но узнаваемо. Пропади оно все пропадом, кроме вон той… Сверлит меня единственным красноватым глазком, ждет… Моя родина, моя Ала, Горящая… Да иду я, иду! Что ты такая нетерпеливая?

Вспомнился последний штришок заседания по моему делу. Я слышал краем уха, как судьи совещались, погружать или нет меня в сон во время перелета. И приняли решение не погружать. Да и то верно: если за столько времени в камере-одиночке не свихнулся, то чего уж тут…