Танит Ли - Вазкор, сын Вазкора

Это было странно, почти сверхъестественно. Когда ярость вышла из меня во время издевательских речей Эттука, что-то повернулось в моем мозгу, и я столкнулся с самим собой. И я был не таким, каким себя считал, не злым, бешеным, переполненным застарелой ненавистью и даже не окруженным врагами. Я никогда в жизни не был таким спокойным.

Днем я нашел литую подкову, а час спустя несколько брошенных бурдюков для воды. Мои горожане начали двигаться быстрее; об этом можно было судить по форме их следов. У меня сложилось впечатление, что я смогу нагнать их до рассвета, потому что характер их продвижения и следы, которые они оставляли, свидетельствовали о пренебрежении к мелким деталям и удобствам, как будто они приближались к какой-то базе или лагерю, где все можно привести в порядок не спеша. Они, конечно, не подозревали о преследовании. Если бы им была известна численность погони, они бы умерли от смеха и избавили меня от хлопот.

Я соснул немного перед восходом луны, и мне приснилось, что я ослеп. Будучи слепым, я упал в ледяную воду, пруд или реку, и жидкость жалила, как миллион ножей. Я очнулся и услышал свои собственные бесстрастные и четкие слова: «Я убью ее».

Я похолодел. Я все еще слышал свой голос и эти слова, эхом отдававшиеся в воздухе, как будто голос другого человека, произносившего слова, имевшие значение для него и совершенно никакого — для меня.

Пещера, в которой я спал, казалась наполненной призраками или излучениями, которые племена называли призраками. Я встал, чтобы освободиться от них, и вышел наружу. Я отвязал лошадь, но не вскочил в седло. Звезды были яркими как окна, прорезанные в черной стене, а низкая луна казалась светящейся монетой.

На склонах, как на костлявых, сведенных вместе плечах, стоял густой частокол лиственниц с ветвями, оголенными тяжелыми зимними снегами. Я повел лошадь в эту чащу. За лиственничной чащей, в миле от нее, возвышался каменный стог, похожий на печную трубу над крышей земли. И эта труба дымилась. Дым поднимался от костров, которые горели на вершине, золотя складки стога танцующими полосками.

С самого момента пробуждения я догадался, что они близко. Теперь я смотрел на высокую гору и знал, что будет дальше. В настороженной завороженности я ясно представлял себе, как я взберусь на гору и пройду между кострами, предстану перед городскими налетчиками и загляну в стеклянные глаза их масок. …Явховор. Со эорр Явховор… что это? Слова на их языке, которые я подслушал? Может быть, кусок сна о слепоте; какая-то ерунда.

Иногда, если нужна сила божества, некоторые жрецы предлагают ему себя, открывают ему свои души, чтобы он вошел, если захочет. Не всегда веришь, что это пришел бог. Чаще всего это выглядит как опьянение или притворство. Я не звал того, что вошло в меня той ночью, но я поверил ему. Я привязал лошадь в лесу и пошел вперед.

Подъем оказался нетрудным. Наверх вела лестница, вырезанная в камне; вблизи было видно, что этот каменный стог — естественная гора, застроенная и укрепленная людьми тысячу лет назад. Это был аванпост городов, вероятно, Эшкира, на вершине которого теперь лежал в руинах дворец-крепость. Все города и их мощь пришли в упадок. Это наполнило меня высокомерным презрением к ним, пока я поднимался по их холму для встречи с ними, этими детьми погибшей славы в их драгоценностях и лохмотьях, все еще цепляющимися за историю, как за гнилую дощечку в реке.

Там был человек. Он стоял на ступенчатой дороге у единственного голого дерева. Дерево сильно наклонилось прочь от горы, и он опирался на него. Он стоял в тени, только его бронзовая маска и белый металл на запястьях слабо светились.

Должно быть, он услышал или почувствовал мое приближение. Он склонил свою маску-лицо и сказал: «Эз эт кме?» Голос его был отрывистый и непринужденный. Он никого, кроме своих, не ожидал. Сначала мне показалось, что я понял его слова, по интонации просто (кто идет?), но потом обнаружилось, что я могу ответить ему.

— Эт со, — сказал я.

Он хрюкнул. Эго была шутка, потому что я просто ответил: «Я». Прежде чем он снова заговорил, я подошел к нему и ударил ножом в бок. Он был не выше меня и более худой под своими мехами. Где-то за маской он поскулил и все. Он умер в жутком изумлении, как люди крарла умерли в долине.

Я снял свой плащ и надел его верхнюю одежду, а также добавил к своему его пояс с оружием. Я стянул с его лица маску в последнюю очередь — рот его был открыт, как будто он собирался задать мне следующий вопрос. Поскольку он отправлялся в Черное Место, я подумал, что он будет там задавать вопрос о том, кто убил его, но он не получит с меня Кровавого Выкупа за свою могилу.