Лорд Дансени: Сказания трех полушарий

«Сказания трех полушарий», изданные в 1919 году, относятся к переломному этапу в творчестве Дансени. От рассказов он перешел в 1920-х годах к романам – дивным и чарующим, но – другим. Я попытался воспроизвести смятенный дух оригинального текста и оригинальную же композицию цикла. В американских изданиях 1970-х (1972, 1977) «Сказания трех полушарий» дополнялись текстами из других книг (в частности, публиковался в этой книге раздел «За пределами знакомого мира», в который входили три рассказа о Янне). Я упражнялся с 11-ю изначальными историями. Но только пока…

Конечно, мои переводы остаются лишь упражнениями. Но продиктованы они самой что ни на есть благой целью – познакомить широкие читательские круги с творчеством 18-го барона Дансени, столько много давшего современной литературе… Оригиналы, увы, не всем доступны. А Знание всегда притягательно.

С наилучшими пожеланиями – с тихих берегов Янна и с дивных манчжурских равнин, с туманных лондонских улиц и с неведомых тропических островов – за Лорда Дансени – Александр Сорочан ( bvelvet@rambler.ru).

По жарким и влажным низинам, что лежат по ту сторону экватора, там, где цветут чудовищные орхидеи, где жуки размером с мышей сидят на палатках, где огни светляков скользят в ночи подобно маленьким движущимся звездам, – там пробирались путешественники три дня через леса кактусов, пока не вышли на открытые равнины, где бродят антилопы бейза.

И они были довольны, когда добрались до колодца, где ступала прежде нога только одного белого человека, и набрали воду в том месте, которое аборигены называли лагерем Бваны Кублы.

Колодец находился в трех днях пути от ближайшего источника воды, и когда Бвана Кубла дошел сюда три года назад, сотрясаясь всю дорогу от малярии и с ужасом обнаружив пересохший источник, он решил умереть здесь, а в этой части мира подобные решения всегда фатальны. В любом случае он был обречен на смерть, но до тех пор его удивительная решимость и особенно жуткая сила характера, изумлявшая его проводников, поддерживала в нем жизнь и направляла его сафари.

У него, без сомнения, было имя, некое обычное имя вроде тех, которые красуются едва ли не сотнями над множеством магазинов в Лондоне; но это имя давно забылось, и ничто не выделяло воспоминания о нем среди воспоминаний обо всех прочих мертвецах, кроме имени «Бвана Кубла», которое ему дали кикуйю.

Нет сомнения, что он был просто испуганным человеком, который все еще боялся за свою жизнь, когда его рука не могла больше поднять кибоко, когда все его спутники понимали, что он умирает, и до того самого дня, когда он все-таки умер. Хотя его нрав был ожесточен малярией и экваториальным солнцем, ничто не разрушило его волю, которая до самого последнего мгновения оставалась полной маниакальной силы, выражаясь во всем, и осталась таковой после смерти, как говорят кикуйю. Страна должна была иметь могучие законы, чтобы изгнать Бвану Кублу или его дух – и неважно, какая это страна.

Утром того дня, когда они должны были прибыть в лагерь Бваны Кублы, все проводники пришли в палатки путешественников, выпрашивая доу. Доу лекарство белого человека, которое излечивает все зло; чем противнее оно на вкус, тем лучше. Они хотели этим утром удержать дьяволов на расстоянии, ибо слишком близко подошли к местам, где нашел свой конец Бвана Кубла.

Путешественники дали им хинин.

К закату они пришли в сampini Бваны Кублы и нашли там воду. Если бы они не нашли воды, многие из них, должно быть, умерли бы, и все же ни один не чувствовал никакой благодарности к этому месту: оно казалось слишком зловещим, слишком полным гибелью, слишком много беспокойства причиняли почти незримые, непреодолимые вещи.

И все аборигены явились снова за доу, как только были установлены палатки, чтобы защититься от последних снов Бваны Кублы, которые, как они говорят, остались, когда участники последнего сафари забрали тело Бваны Кублы в цивилизованные края – показать белым людям, что они не убивали его, поскольку иначе белые люди могли бы не поверить, что они не убили Бвану Кублу.

И путешественники дали им еще больше хинина, такую дозу, которая плохо подействовала на нервы, и той ночью у походных костров не было никаких приятных разговоров; все говорили о мясе, которое ели, и о рогатом скоте, которым владели, а потом мрачная тишина повисла над всеми кострами и маленькими брезентовыми укрытиями.