Олег Авраменко - Власть молнии

– Мальчик как прибежал, так мы у него и спросили, как его звать. А он словно бы понял и твердил одно и то же: «Ани-Шелинасих, Шелинасих». Мы-то не могли понять, как правильно говорить, так или этак. Когда просто пробовали кликать его Ани или Ане, он делался недовольным. Не нравилось ему что-то. Потом решили, что Шелинасих правильнее. А мальчик на это согласился.

«Ан'шлинасехэ по-нашему означает „я – принц“, а ан' – просто „я“, – перевёл Читрадрива. – Ясное дело, мальчишку не звали Я, и он, конечно, обижался. А вот к титулу, видать, привык».

– Погоди, погоди, помолчи, – остановил Векольда Карсидар, пытаясь поймать одно интересное соображение, всё время ускользавшее от него. – Подожди немного. Ты сказал, ваш Шелинасих всё время говорил по-своему… Это как же понимать? Его светлость рассказывал, будто мальчик до того озяб в горах, что не мог и двух слов связать…

– Э, почтенный… – Векольд вспомнил, как Карсидар протестовал против подобного обращения, и поправил сам себя:

– …почитаемый гость моего господина, мало ли что говорил князь! Он ведь так и не видел мальчишку жив…

Старик запнулся на полуслове, сглотнул подкативший к горлу комок и продолжал:

– Впрочем, и мёртвым его не видел никто, кроме разве что этих диких ублюдков…

Женщина громко всхлипнула. Векольд послал ей строгий взгляд, и она зажала рот рукой.

– Так вот я и говорю, что мальчик болтал. Только всё не по-нашему, а на каком-то незнакомом наречии. И понимал нас тоже неважно, по крайней мере поначалу. Потом-то выучился слегка. А так сразу трещал без умолку…

– Он не на анхито говорил? – осторожно спросил Читрадрива. По всему видать, история произвела на него должное впечатление, он даже мысли Карсидара слушал невнимательно.

– На анхито? – старый Векольд, казалось, был шокирован таким предположением. – На языке проклятых гандзаков? Что ты, почтенный Дрив! Разумеется, нет! Хотя… конечно, я не знаю ни слова по-гандзацки, но ведь мальчик-то ни капли не был похож на гандзака.

– А на кого же он был похож?

– Ну… на нормального человека. Обыкновенный мальчик – и с виду, и по поведению, только лепетал не по-нашенски. А так он плакал, маму свою звал…

«Можно подумать, дети-анхем ведут себя как-то иначе!» – разозлился Читрадрива, но внешне ничем не выдал своих чувств.

– Так говоришь, он мать свою звал?

– Да, – подтвердил Векольд. – Има было её имя. Шелих всё повторял: «Има, Има», – так нежно, так ласково…

«Имха – значит „мама“», – любезно перевёл Читрадрива и был крайне поражён бурей эмоций, которую породило это слово в мозгу Карсидара.

– А потом он и меня стал Имой называть, – сказала жена Векольда и тихонько заплакала, прижимая к глазам уголок передника. – Ласковый такой был, нежный. Шелих мой маленький…

Тут она вовсе замолчала, не в силах справиться с рыданиями.

– Да уж, нежный… – промолвил Векольд, первым оправившийся от смущения. – Слишком нежный. Себе на горе… Эта самая нежность, если её можно так назвать, Шелинасиха и сгубила. Уж я и так пытался его учить, и этак…

– Да тебе-то что, солдафон несчастный! – воскликнула жена.

– Солдафон. Гм-м-м… – Векольд покачал головой. – Вот из-за этого у мальчонки и были неприятности. Не знаю, что там с ним произошло. Прибежал ведь он со стороны гор. Там и быть-то никого не должно – ни дикарей, ни солдат никаких, – но одежонка у него была мало что богатая…

– Да, да, – нетерпеливо оборвал его Карсидар. – Князь рассказал нам об этом. И про перстень с цепочкой тоже.

– Верно. Однако правда и то, что одежда его была и рваная, и кровью забрызгана, вот в чём дело. Что ты на это скажешь?

Карсидар не сказал ничего, зато ответил Пеменхат:

– Князь говорил, что у мальчика были сбиты коленки и ладони.

– А вытереть об себя руки – первое дело, – авторитетно сообщил Сол. После приключившегося конфуза с выпивкой на княжеском пиру он предпочитал сидеть за столом тише мыши, но тут всё же не стерпел.

– Нет, крови было слишком много для таких пустяковых ссадин, – заверил их Векольд. – Я уж повидал на своём веку одежду, испачканную кровью, и одежду, кровью залитую, поверьте мне. Не мог ребёнок потерять столько крови и остаться в живых. Значит, кровь у него на платье была чужая! И скорее всего, те люди умерли. О том я и говорю.

Старый оруженосец поднял над головой палец.

– Мальчишка-то оружия боялся. У меня остались ещё кой-какие доспехи с тех времён, когда я сопровождал князя в походах. Не всегда я был хромым виноградарем, вы понимаете…