Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается

Хейзит заметил в мелькании факелов знакомую ладную фигурку. Ее он рассчитывал увидеть здесь меньше всего. Ругнувшись для порядка и пытаясь всячески скрыть охватившую его радость, вышел из укрытия и поймал девушку за тонкую руку.

— Тэвил, какого рожна ты тут потеряла?

Признав брата, Велла бросилась ему на шею, прижалась всем телом, но сразу же отпрянула, изловчилась и больно саданула кулачком под ребра.

— Почему ты не вернулся домой? А? Мать чуть с ума не сошла. Почему, я тебя спрашиваю? — Теперь она дубасила его в грудь обеими руками, судя по всему, и за себя, и за мать.

— Эй, эй, эй, сестричка! — Хейзит, виновато улыбаясь, даже отступил под ее напором. — Еще немного, и тебе все-таки придется меня хоронить.

В объятиях брата Велла наконец обмякла и прошептала:

— Мы очень испугались, что ты ранен. Ты цел?

— Я не ранен. — Он чмокнул ее в лоб и вдохнул чистый запах волос. — А теперь вытирай слезы и топай домой, красавица.

— Нет!

— У нас тут и в самом деле бывает опасно. Ну зачем вы все сюда понабежали? Ты же понимаешь, что сейчас я не могу вернуться. Как бы ни хотел. Мне нужно во что бы то ни стало довести до ума печь. Жаль, сейчас темно и ты не видишь, какая она получается.

— Утром покажешь…

— Велла!

— Да, Велла. — Она смерила его смеющимся сквозь слезы взглядом с головы до ног. — Ты ведь не хочешь, чтобы я одна ночью шла домой. Потому что больше никто обратно не пойдет. Посмотри, что творится.

Хейзиту не нужно было смотреть. Он слышал. И понимал, что сестра, разумеется, права. Если не себя, то ее он наверняка сможет защитить. Она у него единственная. И какая же красавица стала!

Велла взяла брата за руку.

— Давай уйдем отсюда. Мне больно за них. Вон женщина, видишь? Она всю дорогу надеялась, что найдет мужа живым и здоровым. А теперь рвет на себе волосы.

— Если и мне уготовано погибнуть, — сказал Хейзит, гладя сестру по волосам, — обещай, что ни ты, ни мать не будете так жутко голосить. Ты ведь понимаешь, что это бессмысленно. А если он еще слышит ее, то ему во много раз тяжелее покидать этот мир.

— Если тебя убьют, мы должны что, радоваться? — Она зло стряхнула его руку с головы.

— Уж лучше радоваться, чем горевать. Воины гибнут, защищая вас, и вовсе не хотят, чтобы вам их гибель причиняла еще больше мук. Последнее время я, как ты знаешь, много разговаривал с виггерами. Они не боятся смерти, они по-своему уважают, но не боятся Квалу. Наверное, им это понимание передается от тех, кто ушел туда, за Пограничье, откуда нет возврата. Думаю, что, если воин, вставая на этот путь, боится погибнуть, он плохой воин.

— Плохому воину я предпочту живого воина, — всхлипнула Велла. — К тому же ты не воин. Ты гончар. Строитель. У тебя другой путь. Поэтому давай не городи всякую чушь про свою любимую Квалу, а веди меня спать. Или я не вынесу этих воплей.

Обнявшись, они зашли в шатер Гийса. Внутри было пусто. Костер почти прогорел. Хейзит осторожно сложил над едва теплящимися углями маленький шалаш, опустился на колени и стал раздувать пламя. Когда он вернул огню его былую силу и почти с удовольствием ощутил наполняющий помещение жар, оказалось, что Велла уже заснула. Свернулась калачиком под ворохом шкур и тихонько посапывала. Он подумал о том, что вот так же безмятежно сейчас могла спать жена того воина, если бы он и вправду выжил, а он, Хейзит, наоборот, погиб под копытами коня с рогатым всадником, и Велла рыдала бы над его растоптанным телом. Никому нет дела до другого. Каждого интересует только собственное благополучие. Никто не смотрит дальше собственного носа. Не видит, что есть на свете вещи, которые рано или поздно коснутся всех. Он рад за сестру, рад, что она умеет сосредотачиваться на своих горестях, заботиться о близких, искренне переживать за него, за мать, но в конечном счете замкнутость на себе оборачивается равнодушием к другим, которое чревато не меньшими бедами. Вабонам не хватает единения. Быть может, в Большом Вайла’туне, в тунах [8] Тун — обособленное поселение, деревня. еще не разучились жить по родовым канонам, когда всем есть дело до всех, когда все готовы прийти на помощь одному, а один — отдать за всех жизнь. Чем ближе жили к замку, тем чаще эти заповеди предков, о которых в далеком детстве Хейзиту рассказывал отец, забывались, стирались, заменялись новыми, более рассудительными и безопасными, следование которым продлевало жизнь, жизнь в достатке и радости, а не обещало спокойствия совести после скоротечной гибели.