Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается

Чем больше Ахим узнавал о жизни в поместье Томлина, тем крепче становилась его уверенность в том, что именно здесь суждено произойти главным событиям задуманного им плана, если, конечно, он доведет его до конца. И первым делом нужно устроиться к богачу хоть грядки копать, хоть одежду шить, хоть на кухне помогать. Причем и это, и многое другое Ахим умел, и умел неплохо. Просто так получилось, что в то время, когда сын Ахима вспомнил про своего приятеля Рикера, служившего там конюхом, Томлину понадобился сторож. Сторож так сторож. Ахим постарался и получил место. Оно ему подходило как нельзя лучше, поскольку позволяло, с одной стороны, быть в непосредственной близости от ростовщика и его небезынтересного семейства, а с другой — находиться вдали от посторонних глаз прочей прислуги, быть может, кто знает, излишне преданной своему хозяину. Ради этого он с готовностью тряхнул стариной и показал, что значит скромный фолдит, привыкший рассчитывать исключительно на свои силы. Драться его учили и дед, и отец, и жизнь, а стрелять из арбалета он умел, сколько себя помнил. Если все это делать сызмальства, то и после шестидесяти зим навыки не пропадут, а только упрочатся, как кожа на пальцах в тех местах, которыми изо дня в день держишь орудия труда.

Домашние отпустили Ахима без лишних расспросов. Он всегда отличался независимостью мышления и поступков, да и успел к этой поре сделать немало, чтобы торп жил и процветал стараниями повзрослевшего и расплодившегося на радость жене потомства. Она-то и оставалась там теперь за старшую, чем была горда и польщена, поскольку муж в силу большой разницы в возрасте всегда обращался с ней как с несмышленой девочкой. Отныне у нее была своя жизнь, свои заботы, а он мог позволить себе заняться делами поважнее, чем понукать детей да потакать внукам.

Оказавшись в итоге там, куда стремился, он скоро понял, что должен был стремиться сюда еще сильнее. Одна жена Томлина чего стоила! Ахим сразу же узнал ее: именно так издревле было принято изображать олицетворение на земле омерзительной повелительницы насильственной смерти Квалу — в виде пучеглазой совы с кривым коротким клювом и такими же лапками. Звали ее не менее противным именем Йедда, говорившим Ахиму о том, что ее родители, когда думали, как назвать дочку, решили выделить ее из общей массы и подчеркнуть принадлежность к чему-то инородному, отличному от вабонов. Увидев ее впервые, он стал судорожно присматриваться, будучи уверенным в том, что заметит позади нее уже хорошо знакомую ему тень ящерицы на задних лапах. Ничего подобного он ни в тот раз, ни впоследствии не заметил. Это поначалу показалось Ахиму странным. Навыков он не утерял, так что никакие темные сущности этой выразительно-гадкой женщиной явно не управляли.

То же самое касалось самого Томлина, который внешне производил гораздо более приятное впечатление. Правда, он был узкоплечим и сутулым, что при довольно высоком росте делало его похожим на другую птицу — аиста, а длинный нос с горбинкой только усиливал сходство, однако по сравнению с женой он мог бы прослыть писаным красавцем. Всегда надменный взгляд из-под густых бровей Ахим счел наигранным. Умея заглядывать в суть людей, он видел, что Томлин совершенно не уверен в себе, многого боится, а больше всех — свою драгоценную половину, которая тоже прекрасно это знала и вертела им как хотела.

Их единственный отпрыск по прозвищу Павлин, которое он получил от ровесников за постоянную манеру пыжиться, напускать на себя важный вид и пытаться выглядеть взрослым, то есть гораздо старше своих шестнадцати зим, больше всего на свете не любил, похоже, закрывать рот, отчего Ахим поначалу вообще счел его не совсем нормальным. Отчасти, вероятно, так оно и было, хотя говорить парень умел довольно сносно, а при виде любой миловидной женщины, не говоря уж о юных девушках, которые пытались обходить его стороной, превращался в птицу-соловья, правда, с дурным запахом из распахнутого клюва. Сколько Ахим ни присматривался, ничего оформленного за Павлином не волочилось, так, разве что смутные полутени, которые вполне могли быть обычным обманом зрения, что с Ахимом тоже иногда случалось.

Зато кто буквально поразил его при первой же встрече, так это неопределенного возраста помощник Томлина, которого звали почему-то женским именем Сима и который сам по себе был воплощением ящерицы: с бесцветными, навыкате глазами, не такими, разумеется, как у Йедды, но заметно выпуклыми, а главное, с огромными черными зрачками, иногда, казалось, закрывающими собой все пространство часто слезящихся белков. Следом за ним двигалась чудовищных размеров тень, которая запросто могла бы довольствоваться не одним таким тщедушным во всех отношениях заморышем, а управлять сразу дюжиной ему подобных. Но он был у нее один, и тень это вполне устраивало, из чего Ахим сделал вывод, что человек этот заслуживает более чем пристального внимания. Если его хватает на каждодневный прокорм подобной сущности, каким же темным должно быть его нутро!