Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается

В конце концов маленький Ахим решил, что больше не имеет права оттягивать встречу с учителем, и стал считать ступени, ведущие к запертой двери. Их оказалось пять. Под его тяжелой во сне поступью они не скрипели, а издавали мелодичные звуки, словно протяжно напевали. Почему-то раньше он думал, что именно так все и будет. Как и дверь, которая не открывалась, если ее толкать или с усилием тянуть на себя, но которая сама собой распахнулась, стоило ему просто приложить руку к шершавым доскам. Внутри его ждала кромешная тьма. Однако таковой она казалась только с улицы. Шаг, и он стоит в обычной комнате, а напротив него то самое не то окно, не то еще одна дверь — сияет солнечной желтизной и переливается кровавыми паутинками.

В тот раз он не обрел Наставника.

Кроме него, в Доме никого не оказалось. Потом дедушка говорил, что так, вероятно, надо было, чтобы он прошел через испытание разочарованием. Ахим удивился, сообразив, что до сих пор не удосужился спросить деда, а есть ли у него самого собственный Наставник, и если да, то как он его обрел. Вопрос внука заставил старика ухмыльнуться. «Конечно, есть, — ответил он, ласково приглаживая влажные после сна кудри Ахима. — Наставник дается всякому, кто к этому готов. Только у каждого он разный. У нас в роду почти все мужчины умели странствовать по Нави. Для кого-то поводырем служил ушастый карлик. Для кого-то — особой масти конь с заплетенной гривой. Для кого-то — маленькая девочка с большими глазами. Наставник может принимать разный облик. Суть от этого не меняется. Вот только рассказывать о нем не стоит. Даже деду и отцу. От этого может испортиться, а то и вовсе нарушиться нить, связывающая оба твоих тела — явное и навье».

Ахим этот урок запомнил хорошо, но тем сильнее было его волнение, когда он в очередной раз ступил на поющие ступени, чтобы проверить, дома ли хозяин. Или хозяйка. Он почему-то до последнего думал, что обнаружит внутри ту самую деву-чаровницу с длинной косой, что уже однажды приманивала его с крыльца. Во всяком случае, это было бы лучше, чем карлик или какая-нибудь живность.

В Доме его ждал словно парящий над полом мужчина с неразличимым на первых порах лицом. Нет, он никак не скрывался, не носил ни капюшона, ни маски, но Ахиму было так же трудно разобрать его черты, как когда-то увидеть свои руки. Мужчина разговаривал с ним тихо, мягко, никогда ни о чем не спрашивал и поначалу пропускал все вопросы мальчика мимо ушей, если они у него вообще были. Многое из того, что он рассказывал, наутро забывалось, но, когда Ахим в следующий раз попадал в Дом, он прекрасно помнил все предшествующее и продолжал слушать. Некоторые вещи потрясали его, некоторые казались знакомыми и чуть ли не заурядными, но по большей части речь шла о том, о чем Ахим даже и не помыслил бы спросить.

Так он постепенно узнал об истинном строении мира и прежде всего о связанных с этим строением опасностях. Оказалось, например, что Навь — далеко не единственное место, где может при желании и путем некоторых усилий странствовать человек. «Миров, — говорил Наставник, — бессчетное множество, и они постоянно рождаются и умирают, потому что всякий раз зависят от выбора человека. И в каждом из них живет и умирает такой же Ахим, считающий себя единственным и неповторимым, рвущийся к знаниям, подло убивающий пленных шеважа, собирающий оброк с соплеменников, строящий заставы, плодящий детей, переписывающий древние свитки или смешивающий лекарственные отвары. Такой, каким он мог стать в этом мире, но не стал, а потому стал в других. Любое действие есть постижение, а любое постижение слишком ценно для существования миров, чтобы отбрасывать его как лишнее или вредное. Иногда, — продолжал Наставник, — миры эти могут сходиться, и тогда у каждого из Ахимов возникает непередаваемое чувство, будто это с ним уже когда-то случалось». Мальчик хорошо понимал, о чем он говорит. Не раз и не два в детстве у него были отчетливые видения, когда он доподлинно знал, что должно произойти, и это происходило как само собой разумеющееся, будто впервые и вместе с тем повторно. А однажды, когда он был настолько мал, что мог увлечься голубой бабочкой с черной бахромой на крыльях, эта бабочка дважды вылетала из плохо прикрытой кадки, в которой мать хранила остатки варенья, и Ахим дважды поражался ее яркой красоте, дважды сбивал под лавку неосторожным взмахом ладошки и дважды заливался отчаянным плачем.

Со временем облик Наставника стал сам собой проясняться, и к юности Ахим уже знал, что это старик с узким лицом, острой бородкой грязно-желтого цвета, без усов и с молодыми, всегда смеющимися глазами, бесцветными и лишенными ресниц. А еще у него были тонкие руки, причем из-под длинного одеяния видны были только кисти с очень длинными пальцами. Когда Наставник говорил, пальцы жили собственной жизнью, за которой было интересно наблюдать.