Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается

— Форма действия, не проявленная в бытие, — глубокомысленно подытожила Руна.

— Остаются деревья, ели. Их будем писать с перечеркнутой лопаткой…

— …которая называется…

— …«ядь», кажется.

— Не кажется, а точно.

— Точно — «ядь», — заверила девочка. — Потому что ели высокие и соединяют небо и землю.

— Что ж, ладно, будем считать, что помнишь, — изобразила на лице серьезность Руна. — Двинемся дальше. Сегодня я хотела с тобой поговорить о заповедях кенсая и о числах, которые в нем заключены. Тебя счету учили?

— Ну, чего-чего, а считать я умею, — охотно согласилась Пенни. — Прибавлять и отнимать тоже.

— Тем лучше. Так, вот смотри. — Руна сняла с печи и положила на стол кипу красивых кожаных растяжек, похожих на окошки. Это были правильной формы обрезы из тонкой дубленой кожи, как свитки, только растянутые между деревянными рамками. Руна отобрала одну и показала девочке. На ней было запечатлено несколько расположенных рядом лесенок, в каждый из пролетов которых было вписано по одному уже знакомому ей знаку кенсая. Получалось нечто вроде клетки. — Сколько здесь образов?

Пенни начала считать, тыкая пальцем по очереди в каждый из значков, но Руна остановила ее.

— Нет, так не годится. Сколько клеток вдоль?

— Семь.

— Сколько поперек?

— Тоже семь.

— Ну и сколько же получается? Семь раз по семь…

Пенни задумалась.

— Если здесь все знаки кенсая перечислены, то сорок девять.

— Правильно, — рассмеялась Руна. — Только эти связи для простоты нужно запоминать. Хотя бы до десятка. Их не так уж много. А если бы нужно было посчитать шесть раз по семь?

— Сорок девять убрать семь — получается сорок два.

— Верно. Как-нибудь на досуге этим займемся отдельно. А пока вот, смотри. Как ты правильно заметила, здесь запечатлены все знаки кенсая, записаны они слева направо, построчно, один за другим. Теперь давай посмотрим на них как на образы и попробуем прочитать первую строку. Ну…

— «Я»…

— Да, или «человек».

— «Человек богов ведает»… «говорит»…

— Да-да, все хорошо получается. — Однако Руна озвучила первую заповедь сама: — «Человек Богов ведает, говоря Добро, которое есть Жизнь». Получилось?

— Замечательно!

— А теперь давай прочтем, что получилось, сверху вниз.

— «Человек живет»…

— Не запинайся!

— «как слово цельное»…

— Дальше сложновато: «снизошедшее и утвердившееся повсеместно».

— Ух ты! — не сдержалась Пенни.

— А теперь с левого верхнего угла до правого нижнего.

— И так можно?

— Попробуй.

— «Человек сильно мудрость»…

— Нет, правильнее будет: «человек сильно мудр»…

— Ну, дальше, наверное, «устои творит родовые времени». Так?

— У тебя прекрасное чутье, — похвалила Руна возбужденную ученицу. — По смыслу лучше было бы сказать: «Человек сильно мудр, устои творя родовые во времени».

— Ой, как мне это все нравится! А еще как-нибудь прочитать можно?

— А ради чего иначе мы учимся?

И они стали читать сверху вниз и слева направо, получая:

«Боги постоянно людям твердили: идите и возвращайтесь к своим истокам».

«Ведает земля мудрость, утешающую всю ширину, приводящую к возрастанию духа».

«Говоришь изначальное наше для развития души».

«Добро истинное, основанное свыше, передает нам предел святости, сотворяемой совместно с матерью-природой».

«Бытие общинное покоится на путях, соединяющих все естество».

Особенно Пенни понравилась вот такая заповедь: «Слово твердое утешает и успокаивает, передавая основу пути к свету природному от отцов наших».

— Тебе приходилось когда-нибудь слышать выражение «прописные истины»? поинтересовалась Руна, когда чтение вслух и разборы сменились обдумыванием прочитанного.

— Ну да, бывало.

— Ну так вот они, эти истины.

Пенни ощутила, как что-то кольнуло ее изнутри. Это было внезапное осознание того, что все это время рядом с ней, в знакомых словах, в привычных предложениях скрывалась, оставаясь на поверхности, какая-то исконная мудрость всех тех людей, которые жили до нее, которые так же смотрели на небо, собирали урожаи, воспитывали детей, защищали свои устои. Услышанное сегодня было тем, что она как будто знала всегда, но не знала, что знает. И лишь стоило обратить на это внимание, как в ней заговорила глубинная память, всколыхнула чувства, и приятно защемило под самым сердцем.

— Руна, что это?

— Ты теперь чувствуешь?

— Да… Что это?

— Зов предков.

Какие красивые слова! Пенни осмотрелась вокруг, опустила взгляд на стол, и письмена на кромке тяжелой крышки ожили и повели плавный цветастый хоровод. Ничего больше не хотелось, кроме как зачарованно наблюдать за повсеместным преображением и наслаждаться шелестом дивных слов, доносящихся из возрождающегося на глазах прошлого.