Райдо Витич - Обитель Варн

"А может, вложить ее? Испортить настроение"? -- мелькнула шалая мысль и тут же погасла. Алиса свесила голову и побрела своей дорогой на личную Голгофу...

Горько, больно, но она сильная, сможет, выдюжит, а Люция... Бог ей судья и палач - судьба. И она. Если доживет и выживет - свидятся. Выживет. Примет она предложение Гнездовского - куда теперь деваться? Тем более, должок образовался подружке любимой...

Кому-то должной быть Алиса не любила.

Ей на шею словно накинули огненное лассо, а в глаза насыпали битого стекла.

- Лесс, очнись! - занозой вошел в ухо чей-то обеспокоенный голос. Она с трудом разлепила веки и, щурясь, уставилась в карие глаза:

- Бэф, - прошелестело, как опавшая листва. Это ее голос?

- Лесс посмотри на меня, Лесс! - требовал Бэф.

Она застонала, оглушенная его яростным шепотом, и вдруг поняла - ей больно! Глаза распахнулись от удивления - это жгучее чувство в шее, что не дает ей дышать полной грудью, слепит сознание и плавит мозг - и есть боль?

- Мне больно, Бэф, - растерянно прошептала она ему в лицо, не веря самой себе.

Бэфросиаст насторожился, зрачки стали большими, зовущими в холод мрака, в спасительную прохладу небытия. Лесс закрыла глаза, уткнулась лбом в плечо вожаку. А тот осторожно дотронулся до раны на шее. Она увеличилась за ночь, края разошлись, открывая взору желтые капельки гноя, вокруг отек, покраснение.

- Не может быть... - прошептал Бэф и встряхнул Лесс, заглянул ей в лицо. - Ты же Варн...

- Я Варн, - послушно повторила она. Бэфросиаст качнул головой, с минуту думал и вот, подхватив девушку на руки, полетел в горы.

Она была уверена - Бэф принес ее сюда, чтоб убить. Эта мысль не вызывала ни малейшего трепета, ни сожаления, ни страха, ни единого шевеления в душе. Лесс смотрела, как вожак роется в снегу, и надеялась на то, что он перестанет, наконец, изображать собаку и приступит к исполнению своего долга. Все правильно - больные и убогие стае не нужны. Правда, она не ведала, бывают ли те и другие, и не слышала о том, но может быть, потому и не знала, что такие исчезали только появившись? Их вот также относили в горы, на самый верх, укладывали на камни и...

Бэф что-то откапал, вскинул взгляд на Лесс. Шагнул и сказал, склоняясь над ней:

- Варн не болеют, не знают страха и не боятся смерти. Среди нас нет ни трусов, ни больных.

Но что же тогда со мной? - хотела спросить Лесс, но вожак приложил пучок пожухлой травы с искрами льда на желтоватых листьях к ране на шее, и Варн лишь зашипела, забыв мысль. Минута, другая - боль прошла, отступила вместе с вопросами и ответами и памятью о себе.

- Вот и все, - вздохнул Бэф, но облегчения в его голосе Лесс не услышала.

- Ты не доволен? Я огорчила тебя?

- Нет. Сейчас мы вернемся в замок, и ты будешь спать. И никогда ни кому не скажешь о том, что с тобой сегодня случилось, - сказал он, вглядываясь в ее зрачки. Лесс хотела возразить, заверив, что у нее все хорошо, и спать она совсем не хочет, но вместо этого сладко зевнула, доверчиво прижалась к груди Бэф. Рука вожака накрыла ее щеку в тот момент, когда Варн заснула.

Бэф же еще долго сидел на камнях, обнимая девушку, и думал - не рано ли он радовался? Что ему теперь делать? И сколько ни рылся в памяти в поисках подобных случаев, не мог найти аналогов. Варн - это Варн, человек - это человек, а как быть с тем, кто не является ни тем, ни другим? Как помочь и от чего беречь? Почему Монгрейм не рассказал ему о подобных случаях?

Кто бы знал, что получится именно так, а не иначе?

А если поискать ответы в библиотеке? Недаром он собирал книги - среди литературного мусора попадались здравые мысли, и истина, завуалированная под мистику и фантастику, нередко помогала ему, открываясь с совершенно неожиданной стороны.

Бэф улыбнулся, поцеловал Лесс в висок:

- Ничего, человек загадал загадку, человек ее и разгадает... Выход есть всегда.

У одиночных изолированных камер для штрафников есть свое преимущество: в них царит тишина и покой. Никто не орет - "подъем"! Не заставляет отжиматься, стоять в карауле, пробираться тайными тропами к заветной вещице, которой цена горсть снега в пургу. Здесь живет уединенное размышление, тщательно охраняемое стенами, полом и потолком. Три раза в день открывается люк-отсек, чтоб заключенный мог питать мозг, уставший от дум.

Сутки из двух, отмерянных капитаном, Алиса проспала, убаюканная непривычной тишиной. Вторые потратила на воспоминания. Она прощалась с собой вчерашней, и это расставание было настолько мучительно, насколько тревожно и туманно было будущее новой Алисы. Впрочем - Лисы. Хватит с нее зазеркалья глупых фантазий, беспочвенных надежд и веры в то, чего нет и быть не может на свете. Мир оказался не настолько красочным, как рисовала его детская наивность. И это также вызывало острое чувство сожаления.