Даниил Аксенов: Герои умирают дважды

Ресстр с Антипова был снят, точнее, утром его никто и не думал надевать. Виктор заметил, как Длань мага (прозрачное серое щупальце, выходящее прямо из груди) раскрылась, размоталась, вытянулась во всю длину, достигая высокого потолка, а потом понеслась в центр круга.

Первое касание получилось почти незаметным. Антипов ощутил словно прикосновение мягкого птичьего пера к ребрам. Но одновременно с этим он почувствовал, как его охватывает сзади множество таких щупалец — целый каркас, состоящий из них! Виктор с трудом подавил желание оглянуться, и даже пуще того: отпрянуть.

«Это Арес, — начал он успокаивать сам себя. — Просто Арес сел за покерный стол. Горе игрокам и шулерам! Но стоп… Мне было сказано не думать. Надо постараться… буду считать. Делить, наверное. Скажем, двести пятнадцать на триста шестьдесят… а что там делает Рикста? Барон уже поговорил с Маресой? Тьфу!.. Получится меньше единицы — это хороню. А если Риксту прямо сейчас сбрасывают со стены, да еще с утяжелением, как злостного вруна? Двести пятнадцать проще разделить на тридцать шесть и потом еще на десять… а стена замка ведь высока…»

Касание Длани усилилось. Теперь его можно было сравнить с ударом шелковым платком.

— Ты о чем думаешь, Ролт? — вдруг осведомился ун-Катор, отдергивая Длань. — У тебя щека дергается. Неужто больно?

— Нет, не больно, — слегка мотнул головой Виктор. — Думаю о числах. Как разделить две сотни на стену… то есть на три согни. С небольшим.

— Ролт, я тебя предупреждаю — соберись! — рявкнул старый маг под одобрительный кивок Кеаля. — Сила Ареса сможет выпрямить извилистость ритуала, но не способна ничего сделать с твоими мыслями! Ты понимаешь, что на самом деле не ты думаешь о всякой ерунде, а тебя заставляют думать? О боги! Забудь о том, что я сказал. Не смей думать об этом!

«Я буду думать только о зеленой обезьяне, господин Лао Цзы, — явственно забеспокоился Виктор. — Буду считать, а в промежутке думать о зеленой обезьяне. Честное слово! Двести пятнадцать мартышек разделить на триста шестьдесят удавов… вопрос: сколько мартышек достанется одному удаву? Они ведь будут голодными. А интересно, какого размера должен быть удав, чтобы съесть Риксту? О черт!»

Маг опять бросил вперед свою Длань. В грудь Виктора словно врезался невидимый цветок размером не больше чайной розы. Антипову показалось, что «каркас» Ареса стал крепче.

— Что-то не получается, — стиснув зубы, произнес ун-Катор. Его морщинистое лицо перекосилось, превратившись в маску с односторонней ухмылкой.

— Сильнее, — сказал Арес. — Добавь силы.

Виктор насторожился, напрягся и с трудом направил свои мысли на вычисления.

«Двести пятнадцать делится на три с остатком… А что он имел в виду, когда сказал, что меня заставляют думать? Зеленая обезьяна! Зеленая обезьяна, где же ты? Ого, что-то давит на грудь. Еще чуть-чуть — и станет трудно дышать. Так… не отвлекаться… получается примерно семьдесят один… Рикста отлично рисует цифры. Буквы тоже. А если руки переломает? Нет, я не о том думаю».

Никогда раньше Антипову попытки не думать о чем-то не казались такой сложной задачей. Он помнил несколько историй — то ли с участием Ходжи Насреддина, то ли самого Лао Цзы, — когда к этим уважаемым людям обращался какой-то бездельник с просьбой выполнить с помощью волшебства его желание. Уважаемые люди соглашались и ставили условие: чтобы в ходе ритуала человек ни разу не подумал об обезьяне. Обезьяна могла быть белой или даже зеленой, но сути это не меняло: о ней невозможно не думать после предупреждения. Человек оказывался сам виновником того, что его желание не сбывалось.

Теперь Виктор гадал, кто будет виновником неудачи, если что-то пойдет не так: он сам или пресловутый ритуал, которому маг по каким-то причинам приписывал злую волю? Ун-Катор не рассказывал всего и, очевидно, делал это с умыслом: чтобы не смущать бедного юношу и не заставлять его любознательный ум думать о совсем уж нежелательных вещах.

Касание Дланью груди напомнило удар прочной доской. Дыхание Антипова враз перехватило, но он даже не покачнулся, настолько крепко держал его Арес. Мысли Виктора панически заметались. Ему казалось, что он уже не в коконе, а исполняет роль боксерской груши.

«Спокойнее, господин смертник, покусившийся на жену Майка Тайсона. — Антипов попытался обнадежить сам себя. — Риксте наверняка придется хуже. Хотя, с другой стороны, его ожидает лишь один удар о землю, а меня…»