Мария Гинзбург - Черный ангел

Улыбчивый секретарь принес Петру чашку горячего кофе, чтобы гость согрелся после морозной улицы. Настоятель опустошил чашку и обильно вспотел.

Отец Пётр сидел в одиночестве, нервничал и ждал.

Перед глазами Ирвинга проскочила светлая искорка — и исчезла в вечернем сером небе. Ирвинг озадаченно проводил ее глазами. Вдруг небеса наполнились багровым светом. Растрепанные полосы перьевых облаков закрутились медленно и величаво. Затем сложились в алую спираль, уходившую немыслимо высоко в небо. Ирвинг сплюнул и скрестил пальцы.

Он хотел окликнуть Карла — зрелище того стоило — но так и не раскрыл рта.

При получении российского гражданства Ирвингу удалось сохранить свое имя, поскольку не нашлось аналогов, близких по звучанию. А вот фамилия «Тачстоун» превратилась в «Покатикамень» — чудовищное сочетание звуков, которое Ирвинг смог освоить только после полугода тренировок. Карлу повезло больше. Закон о натурализации сделал из Карла Фридриха Шмеллинга всего лишь Карла Фридриховича Шмелина . Вопреки ожиданиям, которые накладывало подобное имя на его обладателя, Карл совершенно не походил на настоящего арийца. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Шмеллинг родился в Аргентине, и мать его была креолкой.

Карл сидел на подножке своей машины, судорожно вцепившись в древний фолиант. Правильные, хотя и несколько жесткие черты лица Карла были искажены такой неприятной жадностью, что Ирвингу стало жутковато. Он снова посмотрел в небо. Удивительный мираж уже исчез, сменившись низкими грозовыми тучами.

Ирвинг по старой рейнджерской привычке посмотрел себе под ноги. На пыльной проселочной дороге перед антикварной лавкой, из которой друзья только что вышли, он заметил светлячка странной формы. Как только Ирвинг взял жучка в руки, свечение исчезло. Жук оказался черной кованой застежкой старинной книги. Карл, очевидно, нетерпеливо сорвал ее.

— Дэтвинг, ты не хочешь порулить? — спросил Карл, по-прежнему не поднимая головы от книги. — Все равно к Лоту собирались ехать.

В другое время Ирвинг обрадовался бы такому предложению. Хоть раз оказаться за рулем черной акулоподобной красавицы Карла мечтал каждый житель Новгорода от трех до семидесяти трех лет. Впрочем, Ирвинг не собирался отказываться и сейчас. «Ладно, потом отдам», подумал о застежке он. — «Ему, похоже, не очень-то надо». Ирвинг засунул застежку в карман черных джинсов, обошел машину Карла и сел за руль. Услышав рев заведенного мотора, Карл взобрался в салон. Магнитная дверца автоматически бесшумно захлопнулась.

— Спасибо, Винг, — сказал Карл из глубины сиденья с подогревом.

Ирвинг рванул с места так, что их обоих вжало в кресла. Карл даже ухом не повел.

Ирвинг выехал на шоссе, соединявшее Хутынь с Деревяницами. Начался дождь, намечавшийся с утра. Ирвинг включил дворники, но и не подумал сбросить скорость. Карл Шмелин руководил областной таможней. Никто не мог миновать его замок, построенный на опорах старого моста через Волхов. Лотар Покатикамень, фактический глава области, был лучшим другом Шмелина; а брат главы области сидел сейчас за рулем.

Так что ничего удивительного в том, что, завидев черную красавицу Шмелина, водители поспешно сворачивали в проселки, не было.

Глава Новгородской области любил дуб как материал, и стол в его кабинете был сделан из этого же благородного дерева, как и панели в приемной. Сейчас на покрытой лаком темной столешнице лежала пухлая рукопись. Холодный шалун-ветерок, заглянувший в открытое окно, весело взъерошил ее странички. Стало видно название, написанное старославянскими буквами со всякими излишними загогулинами на первом листе: «Житие святого Ирвинга Хутынского».

Ветерок полетел дальше, унося с собой терпкий запах табака.

Руководитель Новгородской области сидел на подоконнике и курил. Пепел он стряхивал в медную пепельницу в виде ящерицы. Он любил свежий воздух. Этот декабрь выдался удивительно холодным. По ночам бывало до минус пяти градусов по Цельсию. Да и сейчас, днем, было не меньше трех градусов мороза. Таких холодов не могли припомнить даже старожилы. Однако глава Новгородской области предпочел надеть свитер потолще и открыть окно, а не сидеть в уютной духоте.

Он вспомнил, что скоро должен придти брат с женой. Надо будет показать рукопись и им. Или не стоит напоминать о тех событиях?