Мария Гинзбург - Черный ангел

Ксенофонт закусил губу и толкнул дверь плечом. Вода радостно, как показалось парню, загудела. Но дверь не поддалась.

— Помоги-ка мне, — бросил он подруге.

Уровень воды все повышался. Становилось все жарче и душнее, как в парилке. Вера уперлась руками в мокрую створку. Ксенофонт поднатужился и толкнул еще раз.

Дверь выломало из косяка вместе с петлями. Она вылетела из проема и с грохотом скатилась по ступенькам, словно чудовищная карикатура на санки. Вслед за ней кубарем выкатились два тела. Их вытолкнула не столько инерция от собственного толчка, сколько мощная струя воды, ударившая из проема.

Ксенофонт поднялся, дрожа. Несмотря на то, что по календарю все еще было лето, находиться ночью на улице в мокрой майке с комфортом для себя мог только «морж» — закаленный любитель зимних купаний. «Моржей» хватало в Новгороде, но Ксенофонт к ним не относился. Он глянул на одежду, которую так и держал в руке. Это оказалось Веркино платье и лифчик. Подруга уже встала с мокрого асфальта, от которого валил пар.

— На, оденься, — сказал Ксенофонт и протянул подруге одежду.

— А ты-то как пойдешь? — спросила Вера. — Может, хоть лифчиком срам прикроешь?

Ксенофонт хотел ответить, куда надо засунуть этот лифчик, но передумал. Он вспомнил, что ключи от ворот тоже остались в штанах, и, значит, придется перелезать через забор.

— Что, — сказал он благодушно. — Боишься, что тебе все завидовать будут?

Вера усмехнулась:

— Да, такое богатство не стоит показывать всем…

Ксенофонт кое-как перевязал чресла лифчиком.

— Пошли в котельную, — сказал парень решительно. — Она через два дома здесь. Пусть воду отрубят.

Парочка направилась к забору. Ксенофонт галантно подал даме руку, помогая ей взобраться первой. Пока Вера отдувалась, сидя верхом на заборе и собираясь с силами для спуска, он обернулся и глянул на архив. Вода по — прежнему текла из черной пасти входа, но уже не хлестала, как из ведра. Лестница была усеяна клочьями важных документов, проваренных и обесцвеченных кипятком.

«Но почему же она горячая?», подумал Ксенофонт. — «Отродясь здесь не было горячей воды».

Он выбросил из головы никчемные мысли и оседлал забор.

Оранжевое пламя танцевало в ночи. Вздымалось над головами маленьких черных человечков — веселых, довольных и пьяных. Лот стоял на трибуне в полном одиночестве, с бутылкой медовухи в руках. Ему кто-то вложил ее в руку. Лот уже не помнил, кто так трогательно позаботился о нем. Тачстоун не стал пить. Его всегда корежило от одного запаха перебродившего меда. Но и выбрасывать бутылку не торопился. До тех пор, пока она находилась в его руках, Лот был избавлен от неумолимой необходимости получить вторую порцию выпивки.

Лот смотрел на костер и думал о том, что предки Карла тоже поднимались в небо по алым ступеням огня. Способ погребения, который применили к Шмеллингу, для Карла был лишен того смысла, который в него вкладывали русские. Наоборот, Шмеллинг наверняка был бы доволен, что с его телом поступили именно так. Лот задумчиво посмотрел в сторону невидимого в ночи замка-моста. «Неужели только мне одному кажется странным, что люди Карла не заступились за него, не вышли забрать его тело?», подумал Лот. Но эта мысль тут же исчезла, как будто кто-то стёр ее мокрой тряпкой. Тачстоун вернулся к своим проблемам.

Ведь рядом со Шмеллингом на погребальном костре возлежала и Брюн…

Лот тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли.

Отец Анатолий и Крэк давно покинули трибуну. Лот хорошо видел их обоих в отсветах костра. Любопытная толпа обступила их. Джонс, не чинясь, рассказывал про свой подвиг. Отец Анатолий, стоявший рядом с ним, отхлебывал что-то мутное из бутылки, которую тоже держал в руках. Настоятель уже перешел на напитки более крепкие, чем медовуха.

Лот не нашел брата рядом с ними и забеспокоился. Раздались шаги. Лот обернулся и увидел Ирвинга.

— А ты что к нам не идешь? — спросил тот. — Так весело! Сейчас музыку наладят, танцы будут.

— Староват я уже для танцев, — спокойно ответил Лот. — Да и пары у меня нет.

— Ах да, Брюн… — Ирвинг невольно перевел взгляд на костер.

Он похлопал Лота по плечу и сказал сочувствующе, но и с воодушевлением:

— Ты правильно поступил. Так ее, изменщицу! И всех их так!

Лот посмотрел на Ирвинга глубоким взглядом.

— Я убил ее не потому, что она мне изменила, — ответил он. — А потому, что Брюн вместе с Карлом превратилась в жестокого демона и стала опасна для людей. Если бы не это, ну… пусть бы она была счастлива.