Виталий Башун - Его высочество господин целитель

«…не за страх, а за совесть! Не за страх, а за совесть! Не за страх, а за совесть…» Что это? Откуда? Стоп! А кто такие больные? Почему я знаю про них? Я доктор?

К звукам добавилось хаотичное мельтешение образов, еще более усугубив мои муки. Времени не было. Его невозможно было измерить даже на глазок, поскольку никак не удавалось выделить в танцующем переплетении событий и дел хоть какую-нибудь систему и тем самым хотя бы приблизительную длительность каждого. Сложная задача, требующая решения, связывалась причудливым образом с мучительно медленно проявляющимся на фоне экзаменационной аудитории лицом человека, который должен быть мне знаком, но почему-то не вспоминался. И сама аудитория была похожа одновременно на чем-то знакомую спальню и в то же время на явно казенное помещение, где на кровати с балдахином восседают какие-то строгие люди в мантиях. Самое скверное, что я не боюсь наказания, но мучаюсь оттого, что вот сейчас не оправдаю их доброжелательных ожиданий. Вместо того чтобы ответить на вопросы, я снова возвращаюсь к задаче и одновременно пытаюсь вспомнить, чье лицо проявляется перед взором, и пытаюсь убрать кровать из аудитории, поскольку там ей не место… и стараюсь что-то отвечать, и все это одновременно, разом, словно меня раздирает на части множество свалившихся забот, а я непременно должен навести порядок в хаосе, и решить задачу, и ответить на вопросы, и вспомнить, и убрать кровать…

Наконец в мельтешении образов наступает какой-то порядок. Лица, интерьеры и звуки обрели некоторую цельность и связность. Я стал узнавать их, но пока не мог осознать главное – кто же я такой?

– …и благословением Господа нашего, единого для всех человецей. Прими, великий князь, клятву верности от вассалов твоих преданных, – вещал одетый в роскошные одежды могучий мужчина с окладистой бородой.

Да это же ризы! Это священник! А я… великий князь?! Я стою в огромном зале. Везде хрусталь, мрамор и позолота. Вижу я не очень четко, словно сквозь мутное стекло, залитое дождем.

– …я, дон Олег, министр обороны и главнокомандующий войск княжества Таллиана, клянусь служить вам, великий князь, не за страх, а за совесть!

– … я, донья Илона, премьер-министр княжества Таллиана, клянусь служить вам, великий князь, не за страх, а за совесть!

Картинка сменяется видом огромного кабинета, моего – это я четко знаю.

– …таким образом, в твоей лейб-гвардии, Костя, на сегодняшний день четыреста девяносто два воина, полностью обученных как работать с абордажным снаряжением, так и управлять нашими торпедами. Контрабандисты Хальсора обещают через полтора месяца поставить еще двести генераторов поля для наших торпед. Мы планируем, в первую очередь, установить генераторы на специализированные торпеды, годные только для дистанционного подрыва. В этом случае мы сможем довести их количество до тысячи двухсот.

– Сергей, как работает магическая клятва?

– Трудно сказать. Ни один гвардеец не проболтался. Дон Абрам говорит, что его агентура не фиксирует никаких разговоров среди обывателей и не выявила целенаправленного интереса среди шпионов. Среди нас, абордажников, а теперь лейб-гвардейцев, никогда не было болтунов. Мы всегда умели хранить профессиональную тайну. Поэтому определенно сказать, что здесь работает магическая клятва братства, а не, например, причастность к избранным, я не могу. Кстати, князь, это была великолепная идея – приобщить дона Абрама и дона Томаса. Правда, дон Абрам – еще тот жук и пару десятков наших парней выцарапал себе на службу, но, думаю, они там много пользы принесут. Мы же понимаем, что один хороший агент может принести больше пользы, чем десяток абордажников верхом на торпеде.

– А что дон Томас?

– Х-ха… Он всем говорит, что не верит и никогда не поверит, но, я уверен, из чистого упрямства. Я видел, как горели его глаза, когда он наконец смог различить ауру! Он – наш брат. Это точно. Не сегодня, так завтра непременно. Ему трудно преодолеть стереотип, вбитый в голову поколениям ученых.

– Самые доверчивые люди – это ученые. Запомните, полковник. Это тебе сам же Томас подтвердит.

– А вот спрошу. Прямо сегодня и спрошу! Теперь я хотел бы поговорить о…

Сцена размывается, и снова мелькает калейдоскоп лиц, невнятный набор звуков – и вдруг проявляется новая картинка. Теплые карие глаза смотрят на меня с любовью, почему-то с тоской и надеждой…

– Я знаю, Костя, что ты меня не любишь, но я прошу тебя. Нет, молю только об одном – позволь мне быть рядом с тобой! Оставь мне надежду, что когда-нибудь ты меня простишь, а потом… может быть… стерпится – слюбится?