Ника Ракитина - Радуга (Мой далекий берег)

— Грызь! Грызь, назад!! Не бойтесь…

Седой, дочерна загорелый мужчина бежал за собакой, и серый плащ хлопал у него за плечами. За седым едва поспевал молодой фряг, по-заячьи выбрасывая тощие ноги.

— Он не укусил?..

— Лэти…

Пограничник с государыней потянулись навстречу друг другу, но это длилось всего лишь мгновение. Сняв с плеч сумку с гукающим Микиткой, Берегиня осторожно передала ее Хотиму Зайчику. Ребенок тут же с воплем «Киса!» потянулся к свежеиспеченным фряжским усам. Рыжий, вылезши из корзины, принялся обнюхивать «коту»-самозванцу ноги. Лэти с Берегиней присели на колени по обе стороны повизгивающей собаки. В слабеющем голосе овчара звучало умиление. Он все старался потереться лбом об руки государыни.

Лэти ощупал беспомощные задние ноги старого пса. Вздохнул. Полез за мечом:

— Отвернись.

Берегиня покачала головой. Положила псу на лоб узкую ладонь. Лэти отошел и сам отвернулся.

— Ответь мне, — спросила она тихо. Пес, извернувшись, лизнул ее руку. Государыня посидела какое-то время, точно прислушиваясь. Потом закрыла собачьи глаза:

— В моем вырии тебе найдется место.

Старого Грызя похоронили, как человека. Хотим с Лэти-пограничником подняли на клен коченеющее длинное тело, привязали. Раздвинули ветки на восток, пожелали счастливого пути. Государыня и Рыжий с одинаковым выражением смотрели на это снизу, только Микитка радостно заливался смехом, ловя губами собственные пальцы.

Привал они устроили почти сразу. Перебрались через придорожную канаву и за кусты.

— А что через поле нас далеко видно — так и нам видно, — пробурчал Лэти и занялся костром. Хотим Зайчик разворошил чужую копешку и набрал изнутри сухого сена. Хватило и на розжиг, и прилечь. Фрягу досталось кашеварить и присматривать вместе с котом за Микиткой. Лэти размял государыне поясницу и ноги, старательно обходя больное колено. Только сейчас она разрешила себе почувствовать, как ноет каждая косточка после ходьбы и, особенно, сумасшедшего лазанья по крышам, и только постанывала под умелыми руками Лэти.

— Черта уйдет — без дела не останешься, — пробормотала сонно. Лэти застыл.

Шумно сглотнул, встряхивая руками. Стянул с государыни и положил к костру сушиться сапоги, развесил на сучке обмотки. Намазал потертости на ступнях мазью с запахом болота. Прикрикнул на Хотима:

— Да каша будет?

— Мне что, в котел залезть? — огрызнулся тот, но все же подкинул веток.

— Лэти, не ври, — сказала Берегиня. Рыжий согласно муркнул.

— Ушла Черта. За Алатырь-камень ушла, была там двадцать лет назад наша застава.

Государыня медленно присела.

Лэти же отер пучком травы зеленые от мази пальцы:

— Сам не верю. Вот. Задержались оттого. А вы?

Берегиня рассеянно почесала за ухом Рыжего. Алатырь-камень — это ж вон где, на самой границе выеденных Чертой фряжских земель. Потом, потом она заставит Лэти рассказать все подробно. Как там, что… уцелели ли дома… возвращаются ли люди… Пыльные Стражи, те рядом с Чертой не живут. Не живут — и все. Разве после Ночи Разбитой Луны.

— Пить дай, пожалуйста.

Пограничник столь же рассеянно, как Берегиня чесала кота, протянул ей баклажку. Посмотрел вопросительно. Она в нескольких словах пересказала ему, что узнала от аптекаря Мартина и как выбиралась из Кромы сама.

— Ранен кто-то.

— Да уж, — Лэти покосился на левое плечо. — Сейчас-то полегче. Так будет каша?!

Зайчик подпрыгнул и едва не опрокинул котелок:

— Нехорошие вы. Уйду я от вас.

— Это он от Андрюхи нахватался, — подмигнул пограничник. — Не обращай внимания.

Уже вечером, засыпая в песчаной яме под сосновым выворотнем, спросила государыня у Лэти про «звезду».

Но он неожиданно уперся:

— Не скажу, и не проси. Не надо тебе пока этого знать. Дитю навредишь.

— По крышам прыгала — не навредила, — отозвалась она ядовито. — И с пылевой ведьмой когда дралась… Лэти, ты пойми, — она нашла в темноте его горячую руку. — Нельзя нам ничего скрывать друг от друга. Война пошла в открытую.

Лэти что-то пропыхтел и выбрался из ямы. Андрей бы выразился: «Молчит, как партизан». Берегине на минуту стало смешно. Потом события дня побежали под веками, и она уснула.

Если золотая священная роща вокруг Хрустального терема была сердцем Берега, то старую водяную мельницу рядом с ней можно было считать предсердием. Там долгие столетия молодые ведьмы оттачивали Искусство, делая его стремительным, изящным и стройным, как паутина в росе, иней, кружево листьев или брызги солнца на воде. После Ночи Разбитой Луны, когда Ястреб с друзьями защищал мельницу и ее обитательниц от нападения науськанных Пыльными беженцев, ведьмы оставили это место, и оно стало пользоваться дурной славой. Нападавшие частью сожгли ее еще тогда, частью она сама обветшала и стояла заброшенная, зарастая пустырником и бурьяном, особенно густыми и высокими в местах, покинутых людьми. Проселок к ней покрыл молодой березняк и рябинник, лишь несколько звериных тропок вели к покосившимся воротам: звери помнили крепче людей, особенно огород. Водяное колесо рассыпалось трухой, запруда развалилась во время первого же весеннего паводка, а потом вода ушла, и по руслу с торчащими камнями бежал, ныряя в пахучие крапивные заросли, тонкий коричневый ручеек. Внутренний двор завалило обгорелыми бревнами: пожар бушевал тут долго, когда люди ушли, запах сырого пепла ощущался даже сейчас. По холмам, оставшимся от надворных построек, цвели буйные заросли голубого цикория, лилового шалфея и коровяка с остроконечными и крупными желтыми соцветиями. Жилые клети пожар пощадил, если сменить несколько нижних подгнивших венцов, да вставить новые рамы и двери, хором простоял бы еще лет сто. Там и обосновался со своими людьми Ястреб.