Надежда Ожигина - Путь между

После его ухода король впал в беспамятство, мало похожее на сон. Мозг, упорно отказываясь отдыхать, бил в голову, повторяя круг имен и судеб, столь разных, что мутился рассудок.

Меченый. Упырь Свейстон. Целитель Радонт. Эаркаст. Хальдейм. Эйви-Эйви.

Разные люди, чуждые характеры. Умиравшие после нескольких лет существования быстро или мучительно. В одном человеке. В бродяге и пьянице…

— Я примерил к своей шкуре сотню обличий, в этом мне по крайней мере не так больно. Вот и все…

На следующий день состояние больного ухудшилось, но жизнь держалась в иссохшем теле с самозабвенным упорством, цепляясь из последних сил.

Мимо них прошло погребение погибших в полынных степях, и судьба прочих раненых интересовала мало. Краем зацепило: один умер, остальные уже на ногах…

Король подсмотрел, как гномы кормят проводника, и долго потом не мог выйти из отхожего места: его рвало при воспоминании о трубке, на полтора уарда всунутой в ноздрю, и о слабеньком бульончике, что, по уверению Сарра, вливался прямо в желудок.

Санди дочитал травник и теперь предпочитал спать, вновь и вновь погружаясь в то состояние, когда разум отказывается воспринимать действительность и кормится фантазиями, мечтами о несбыточном. А Денхольм все чаще доставал кинжал, вглядываясь в серую сталь, словно силясь прочесть решение.

— Все правильно, Денни, — нашептывал соблазняющий демон, — все верно. Кто-то же должен добить старую клячу…

Смерть подступала все ближе к изголовью Эй-Эя, смерть уже не стеснялась родных, стерегущих заветную Нить. И шелестели от сквозняков Крылья суровой Птицы, и позвякивали от нетерпения Темные Мечи. А где-то рядом, на задворках сознания, бормотал радостный старушечий голос:

— На ловца — и зверь, на зверя — ловец…

Король слышал стоны и проклятия, каждый звук, каждый шорох Мира За Порогом так отчетливо, будто умирал он сам, не Эйви-Эйви. И собственной в голове была единственная мысль: проклятие должно исполниться! Пророчество — плоть. Проводник не раз говорил, что именно он, король, однажды убьет его. Он сам просил об этом!

Кинжал приятно холодил ладони. Кинжал остужал воспаленные нервы.

И Денхольм решился.

Подстеречь, когда гномы оставят Эйви-Эйви одного, кончить со всем разом, единым ударом! И будь что будет.

— Даже не думай, куманек! — не открывая сонных глаз, прошептал шут.

— Ты о чем, Санди? — как можно ровнее спросил король, медленно и осторожно отступая к двери. — Спи, дружище…

Быстр и стремителен был бросок шута.

Но он запоздал. На мгновение, решающее все.

— Он умрет сам или не умрет вовсе! — заорал Санди вслед Денхольму. — Остановись!

Но король мчался по коридору, полный мрачной решимости, не замечая ничего, кроме пути. Пути Между, ибо вновь под его ногами было острие меча, и нельзя было ни свернуть, ни отступить, ни остановиться…

Он ворвался в комнату Эй-Эя и замер.

Возле кровати побратима стоял Торни. Стоял и плакал, сжимая в руке кинжал.

— Ты! — хрипло выдохнул король, от боли потери забывая, зачем пришел. — Ты убил его?!

— Не смог! — злобно крикнул гном. — Попробуй, если хочешь! Исполни мое проклятие!

В спину короля впечатался запыхавшийся шут. При виде Торни его прорвало гноем брани, но любые слова рано или поздно приходят к концу, и Санди замолчал.

Потрясенные и бессильные, они стояли друг против друга, глотая слезы и отводя глаза.

И вдруг король заметил, что умирающий шевельнул покалеченной правой рукой. Едва заметно, неуловимо… Потом еще раз. И еще… Словно искал что-то важное…

И Денхольм понял.

Посох!

Посох, фиолетовый посох, отмытый от следов крови, прислоненный к одному из кресел, на котором покоились лютня и сума…

Порыв был стремителен и неотвратим, все его тело потянулось к грозному оружию, колени сами склонились перед ложем, кладя кусок дерева незнакомой породы на покрывало, подталкивая к разбитым суставам…

Рука проводника нащупала отполированный годами шест. И хрустнули пальцы, мертвой хваткой впиваясь, оплетая, пуская корни. Шевельнулись губы, блекло-синие на фоне обескровленного лица, и трое друзей успели услышать дуновение ветра:

— Ну вот и все… Наконец-то…

Жилы напряглись на сильной когда-то руке, жилы воина, готового к битве. И потянулся плотно сжатый кулак, отводя посох к самому уху, готовясь к нападению и защите…

— Х-хэй! — выдохнул Эйви-Эйви.

И в тот же миг истонченная до предела Нить Жизни порвалась, словно перетянутая струна. И бродячий певец шагнул за Порог.