Надежда Ожигина - Путь между

И рука невольно схватилась за бешено заскакавшее сердце.

Потому что Торни наконец привел их.

Потому что увиденное сводило с ума.

Перед ними был склон горы, обрывавшийся пропастью. Синеватые горные вершины, укутанные шапками мягкого снега. И на укромной площадке над ледником стояли четверо.

Один был высок, возвышаясь над остальными на целую голову. Он спокойно смотрел в неведомую даль, и умиротворение читалось на изуродованном страшным шрамом лице.

По обе руки от него стояли двое, одного роста и возраста, молодые, прекрасные телом и душой. В их взорах горел восторг, странно мешавшийся с беспокойством.

А рядом с нескрываемой тревогой снизу вверх заглядывал им в лица коренастый гном, чья холеная борода была по-боевому закинута за спину…

— Это же мы, куманек! — задыхаясь, прошептал Санди. — Это мы, только помоложе лет на семь! Как же так…

— Шесть лет назад, когда побратим жил в Горе, ему приснился сон, — буркнул Торни. — Он никому не сказал ни слова, хотя перепугал многих, и сразу взялся за работу. Он сделал эту статую и лишь тогда, удовлетворенный, успокоившийся, рассказал обо всем. «Смотри, брат, — сказал он мне, указав на изваяние, — после того как мы с двумя молокососами встанем в ряд на Восточном склоне, я умру». Мне показалось, вы должны были это увидеть…

Король стоял и смотрел. Не говоря ни слова. Да и что он мог сказать…

Король стоял и вспоминал.

Как же не хотел вести их вечно пьяный бродяга, называвший себя Эйви-Эйви. Сколько раз за время пути пытался уехать, сколько раз уговаривал дать ему расчет… И все же вел, назло самому себе вел вперед, к собственной смерти…

— Расскажи нам о проводнике, Торни, — неожиданно для себя попросил он. — Как встретились, как побратались?

— Пойдем отсюда, — предложил гном. — В Зале Изваяний говорить трудно.

Вскоре они сидели в маленькой гостиной рядом со спальней умирающего. Дрожащими руками Торни выбил огонь, раскурил трубку.

— Мы познакомились давно, тринадцать лет назад по вашему счету. И я был настолько не в себе, потеряв возлюбленную, что проклял ни в чем, в сущности, не повинного спасителя. И отправился искать смерти, достойной Каста. Это оказалось непросто: человек, назвавшийся тогда Радонтом, шел за мной по пятам. Я злился, я гнал его прочь, швыряя камнями, а однажды, разъяренный, обнажил топор, надеясь покончить со всем разом. Радонт выхватил из-за пояса два серпа, которыми срезал лечебные травки. Против топора он выглядел более чем нелепо. Но, к моему удивлению, сумел выстоять, чем вызвал интерес. Как-то ночью я услышал, что он стонет и плачет во сне, мечется и орет. Я взял его руку, и Радонт успокоился. Выходило так, что мой спаситель не просто сберегал принадлежавшую ему жизнь, он сам нуждался в помощи и поддержке. С серого и блеклого рассвета мы пошли вместе, бок о бок. В Ласторге пират Тэй, уже тогда старый, как пень, осторожно поглядывая по сторонам, поведал мне об Упыре Свейстоне, во главе отряда лихих головорезов предавшего огню полынные степи, допьяна напоившего кровью самую беззаконную область королевства, подчинившего своей воле. «Вам, конечно, любопытно, почему я все это рассказываю? — спросил он в конце занимательного повествования. — Да просто Свейстон носил тот же очаровательный шрамик, что и ваш приятель…» На мой вопрос Радонт ответил утвердительно: «Да, я был Упырем, Рабом Йоттея. Я мстил Элроне за измену, за забвение, за уродство. Но все в прошлом, не волнуйся…» Я не волновался, я не видел перед собой убийцы. Лишь слабого, больного рассудком Человека, с грехом пополам лечившего людей. Он боялся темноты и одиночества, сходя с ума в окружившем его хороводе теней. И я горько пожалел о своем проклятие. А пожалев, простил свое спасение. Я знал, что сможет оградить его от глупых видений, и предложил смешать кровь: это был хороший щит от проклятия Вешшу, ведь Касты — самые уравновешенные существа мира и не склонны лелеять бесплотные кошмары. Так мы и побратались, — вздохнул Сердитый гном, смачивая горло кружкой пива.

— А дальше?

— Дальше? Что ж, дальше я привел его в Гору и представил как брата. Он прошел проверку Цейр-Касторота и был введен в Род под именем Эаркаст. Побратим быстро всему учился, Мастера его хвалили. Но жизнь под землей трудна для человека, он поселился неподалеку, приняв имя Хальдейм, то уходя, то возвращаясь… Потом женился. Потом… пошел умирать. Я был рядом, я не спускал с него глаз. И когда понял, что путь ведет в Зону, пошел следом. Так, как когда-то шел за мной он. Я плохо помню этот путь, знаю лишь, что мы дошли до гор, миновав все ловушки, и преодолели Горы. Вроде бы спустились в долину, но что там было? Не помню, ничего не помню, хотя пробыл там без малого год. Вижу лишь двух стражей на выходе, держащих Заклятие Неприступности на своих плечах. Наверное, если б я не спешил за побратимом, умер бы на месте, сломленный тяжким грузом страха и ненависти… Но я прошел, должно быть, где-то в этих омутах отчаяния и ужаса потеряв свою память… Из Зоны Эаркаст вышел Проводником, Проклятым сердцем чуять чужую беду, телом выворачиваться от чужих страданий. Он начал пить. Пить для того, чтоб заглушить хотя бы вопли завидующего соседскому благополучию. Вот, собственно, и все. С этих пор он не мог подолгу оставаться в Горе, бродил по дорогам, и виделись мы редко. Ладно, друзья, вы как хотите, а я иду спать. — Гном пристукнул кулаком по столу и резко встал. — Прощайте.