Эрик Эддисон - Червь Уроборос

Когда ночь прошла и Витчи вернулись после погони, Корунд дотошно опросил своих офицеров и сам отправился на поле боя, выслушивая рассказы каждого солдата и осматривая убитых. Те Демоны, что были окружены у озера, погибли все до одного; еще нескольких нашли мертвыми в других местах, а кое-кого и живыми. Офицеры хотели приказать умертвить их, но Корунд сказал:

— Поскольку я правлю в Импланде до тех пор, пока король не примет у меня бразды правления, эта горстка мокриц не угрожает моей безопасности, и, пожалуй, я дарую жизнь тем, что так стойко сражались против нас.

И он отпустил их, а затем сказал Гро:

— Пусть бы взамен каждого Демона, убитого при Ого Морвео, против нас вышли десятеро, если бы только были убиты Юсс и Брандох Даэй.

— Я поддержу тебя, если ты объявишь их мертвыми, — сказал Гро. — И вполне вероятно, что, если они отправились в Моруну вдвоем или втроем, то так оно и произойдет еще до того, как мы принесем эту весть в Карсё.

— Тьфу! — воскликнул Корунд. — К черту это вранье. Сделанное нами и без того выглядит внушительно: Импланд покорен, войско Юсса раскрошено на мелкие кусочки, а сам он вместе с Брандохом Даэй подобно беглому рабу изгнан в Моруну. И если их там растерзают дьяволы, то это будет исполнением моих самых заветных желаний. Если же нет, то ты о них еще услышишь, помяни мое слово. Думаешь, если они выживут, то не поднимут шума, который докатится отсюда до Карсё?

Теперь следует сказать о том, как лорд Юсс и лорд Брандох Даэй, потеряв своих товарищей в тумане и будучи совершенно не в состоянии их найти, дождались, пока звуки сражения затихнут вдали, вытерли свои окровавленные мечи и вложили их в ножны, а затем быстрым шагом направились на восток. Из их отряда с ними остался лишь Миварш. Его губы были несколько поджаты, обнажая зубы, но в остальном он держался гордо, словно приговоренный к смертной казни на пути к эшафоту. День за днем они шли, то при ясной погоде, то в туман или мокрый снег, по неизменной пустыне, где не было никаких ориентиров, кроме ленивой речонки, или небольшой возвышенности, или пруда, или груды камней, которые были настолько незначительны, что терялись из виду уже на расстоянии полумили. Каждый последующий день походил на предыдущий. И страх постоянно следовал за ними по пятам, или поджидал рядом, когда они останавливались на ночлег: шум крыльев на ветру, угрожающая тишина солнечного дня и доносившиеся из темной пустоты звуки, похожие на клацанье зубов. И вот, на двенадцатый день они достигли Морны Моруны и остановились на равнине в скорбных сумерках вблизи небольшого молчаливого круглого замка на Омпреннском Обрыве.

От их ног утесы обрывались отвесно вниз. Странно это было — стоять на замерзшей кромке Моруны, словно на краю мира, взирать на летнюю страну на юге и вдыхать слабый летний аромат цветущих деревьев и усыпанных цветами гор. Перед ними простиралась необъятная страна, покрытая ковром исполинских деревьев, среди которых виднелся серебристый изгиб Бхавинана, несшего напоенные одиночеством гор воды к неведомому морю. За рекой синели дремучие леса, взбиравшиеся на вершины холмов, за которыми неясно угадывались заостренные очертания еще более высоких гор. Демоны напрягали зрение, силясь проникнуть сквозь таинственную завесу за этими предгорьями, но великие горные пики скрывались от их любопытных взоров, словно прекрасные леди, и они не смогли рассмотреть вечные снега.

Морна Моруна выглядела, словно склеп, в котором покоилось что-то некогда прекрасное. Стены были опалены огнем. Красивая галерея главного зала, отделанная деревом, вся обгорела и частично обрушилась, и в дырах торчали почерневшие концы поддерживавших ее балок. Среди разломанных и изъеденных червями резных кресел и скамей гнили обрывки узорчатых гобеленов, в которых теперь копошились жуки и пауки. О некогда прекрасных и изящных картинах теперь напоминали лишь цветные пятна и неясные линии на стенах, за две сотни лет отсыревших и покрывшихся плесенью, да превратившиеся в мумию останки давно и безвременно усопшей королевской дочери. Пять дней и пять ночей жили в Морне Моруне Демоны и Миварш, которые настолько привыкли к недобрым предзнаменованиям и чудесам, что придавали им значения не более, чем смотрящий в окно человек ласточкам. Глухой ночью можно было увидеть огни и кружащие в лунном свете тусклые образы; в безлунные же и беззвездные ночи им слышались стоны и бессвязное бормотание. Видения навещали их в их ложах и носились в небесах, и бесплотные и невидимые пальцы вцеплялись в Юсса, когда он выходил созерцать ночь.