Эрик Эддисон - Червь Уроборос

Хорошо игравшая свою роль Мевриан все это время тяжело опиралась на Хеминга, повесив голову.

Хеминг не сумел придумать ничего более подходящего, чем:

— Воистину, Кориний, мы трезвы.

— Ты врешь, — сказал Кориний. — Отрицание всегда было признаком опьянения. Посмотрите, господа мои, я не отрицаю, что пьян. И это признак того, что я пьян… то есть, признак того, что я трезв. Но настал час для других дел, нежели обсуждение этих высоких материй. Вперед!

С этими словами он тяжело навалился на Гро и (словно движимый неким незримым предчувствием, что шептало ему о строящихся кознях, и, вкупе с выпитым им вином, заставляло его подозревать предательство повсюду, но не у себя под носом) схватил того за руку и выговорил:

— Тебе лучше оставаться подле меня, Гоблин. Любовь моя к тебе весьма умеренна, и я буду держать тебя за уши, чтобы ты ненароком не цапнул меня и не шнырял тут вокруг.

Так, удачно избежав опасности, Хеминг и Мевриан со всей благоразумной поспешностью и без каких-либо неприятностей или помех добрались до лошадей и проехали через главные ворота меж мраморных гиппогрифов, чьи могучие фигуры выделялись в низких лучах восходящей луны. В молчании они миновали сады и пастбища, а оттуда направились к дремучим лесам, пустив лошадей галопом по податливому дерну. Они ехали столь быстро, что воздух безветренной апрельской ночи ураганом хлестал их лица. Топот копыт и мелькание деревьев по сторонам накладывались на стук крови в висках юного Хеминга, возбужденного этой ночной скачкой и присутствием скакавшей подле него леди. Но в душе Мевриан, ехавшей по этим лесным тропам и залитым лунным светом опушкам, все это, вкупе с ночью и неподвижными звездами, звучало неземной музыкой, и на сердце у нее внезапно воцарились удивительное спокойствие и твердая уверенность, что с великими переменами в мире слава не покинет Демонланд, и неприятели их лишь ненадолго присвоили себе место ее дорогого брата в Кротеринге.

Они натянули поводья на прогалине у обширного плеса. На дальнем берегу, темнея в лунном свете, поднимались сосновые леса. Мевриан въехала на небольшой бугор, что возвышался над водой, и обратила взор к Кротерингу. Лишь ее привычному и любящему взгляду мог быть доступен он, лежавший во многих милях к востоку от них, смутно различимый в тусклом и мягком сиянии луны. Так она сидела некоторое время, взирая на золотой Кротеринг, пока ее лошадь тихо щипала траву, а Хеминг подле нее молчал, глядя лишь на нее.

Наконец, обернувшись и встретившись с его взглядом, она сказала:

— Принц Хеминг, отсюда на север мимо фьорда пролегает тайная тропа, затем сухой путь через болото, брод и высокогорная проезжая дорога, ведущая в Вестмарк. Отсюда я доберусь до любого места в Демонланде даже вслепую. И здесь мы попрощаемся. Язык мой — плохой оратор. Но я вспоминаю слова поэта, который сказал:

Обернись эта война — в чем я твердо убеждена — великой победой моих родичей или же победой Горайса, не забуду я того благородства, что явил ты мне этой ночью.

Но Хеминг, продолжая созерцать ее, не промолвил ни слова.

Она спросила:

— Как дела у королевы, твоей мачехи? Семь лет назад была я в Норваспе на свадебном пиру лорда Корунда и стояла на свадьбе возле нее. Она по-прежнему столь же прекрасна?

Он отвечал:

— Госпожа моя, как июнь делает совершенной золотую розу, так растет с годами и ее красота.

— Мы с нею подруги детства, — сказала Мевриан. — Она старше меня на два года. Она все так же своенравна?

— Госпожа моя, она королева, — промолвил Хеминг, пристально глядя на Мевриан. Ее лицо было полуобернуто к нему, сладкие уста приоткрыты, ясный взор обращен на восток, залитый лунным сиянием, а линии ее тела подобны дремлющей в полночь у зачарованного озера лилии. С пересохшим горлом он выговорил:

— Госпожа, доселе не думал я, что живет на земле женщина прекраснее ее.

При этих словах любовь ветром взметнулась в нем и тенью затмила его рассудок. Подобно тому, кто, будучи несмел и нерешителен, слишком долго не поднимал задвижку на двери к своему сердцу, он обхватил ее руками. Щека ее под его поцелуем была мягка, но ужасно холодна; глаза ее походили на глаза пойманной в сети дикой птицы. И облекавшие ее тело доспехи его брата не были бы столь же безжизненны и тверды под его рукой, как эта податливая щека пред его любовью, этот чужой взгляд. Он проговорил, словно ошеломленный какой-то неожиданной случайностью: