Ксения Медведевич - Мне отмщение

Посредник снова заголосил над пылью и гомоном:

- Вот она, луноликая, похожая на чистое серебро, или на палтус в водоеме, или на газель в пустыне! У нее жемчужные зубы, втянутый живот и ноги, как концы курдюка, и она совершенна по красоте, прелести, тонкости стана и соразмерности!..

Все три псины мрачно глядели на Антару, из слюнявых пастей свисали розовые язычины.

- Тьфу на вас, нечистые твари... - пробормотал Антара.

И раздумал идти смотреть на невольницу - только зеббу в штанах больно будет, а так никакого проку... Да и не пробьется он к скамеечке, на которой сидит девушка, там уж давно люди посостоятельнее его толпятся.

И решительно повернул назад - как раз вовремя.

Ибо в проулок входила Назира с женщинами - вон, точно, Фиряль идет, в парадной бирге с золотыми монетами на налобнике. Антара метнулся к ближайшему загону, в котором лежали и сидели на циновках люди, и быстро сжался в комок - пусть думают, пьяница со вчерашнего пережидает.

Женщины прошли, подталкивая выводок грязных худых девчонок - ну да, сирот, оставшихся без кормильцев, решено было отвести к торговцам. А зачем племени кормить трех или четырехлетних девчонок, какой от них толк? Замуж брать рано, да выживут ли, непонятно, а работницы из них тоже еще никакие.

Проводив глазами босые ступни женщин, Антара осторожно поглядел им вслед - не, в сторону свернули, туда, где под навесами сидели торговцы, покупающие девочек. Этой осенью им много детей привели, что правда то правда.

Юноша быстро поднялся и припустил вверх по узенькой-узенькой улочке, перекрываемой жердями, с которых свисали какие-то сушащиеся тряпки.

Он не видел, что все три гончие выстроились в устье проулка и внимательно, неотрывно смотрят ему вслед.

Антара декламировал с надрывом, отмахивая рукой - другая пятерня то и дело приглаживала лохматую курчавую шевелюру.

Черная гончая Манат вопросительно заворчала: чего встал, мол? Идем. И - для верности - потянула за подол рубахи.

- Да иду я, иду... - сердито прошептал Тарег, выдергивая из желтых зубищ и без того затрепанную ткань.

Развернулся и быстро зашагал за прозрачно-муаровой для второго зрения псиной. Толкающиеся на площади и в переулках люди салугу не видели, а на Тарега не обращали внимания - под намотанным до самых глаз платком все на лицо одинаковы, а в глаза встречным прохожим смотреть нечего.

Призрачная псина неторопливо трусила широким, как у росомахи, шагом, и, как росомаха, не переставая рычала - не на кого-то конкретно, а так, для себя и для порядку.

Неожиданно они уперлись в забор серо-желтого кирпича. За ним шумели жухлые пальмы и качались ветви абрикосов с восковыми, красноватыми с исподу листочками. Чуть правее виднелись глухие саманные стены большого дома. На плоской крыше хлопало натянутое на жерди лоскутное одеяло - терраса, на которой хозяева спят ночью.

Псина повернула ощеренную пасть - пришли, мол.

- Ну?..

- Слева - калитка в сад, - глухо, как из-под земли, прозвучало за спиной.

Крутанувшись, он с трудом сглотнул. Манат выглядела как приземистая пухлая тетка в черной абайе и в маске-бирге - та торчала, как клюв старой птицы. Ореол богини клубился алым и черным удушливого гнева.

- Строчки, - просипела Хозяйка из-под пыльной ткани. - Изразец со строчками из... книги. Прямо над входом.

Черно-красные, кровавые крылья взметнулись над чернильной, ночной фигурой.

Ну да. Фатиха. Открывающие строки книги Али.

- Мне не войти. Ты войдешь. Убьешь хозяина дома. Его зовут Рафик.

Тарег сглотнул, но решился на вопрос:

- За что?

- Он сидит во внутреннем дворике. И готовится выйти из дома. Не мешкай.

- За что?

- Не дай ему покинуть дом - пожалеешь.

Манат тихо, но страшно хихикнула:

- В комнате сидят еще двое. Убей их - и не забудь меня поблагодарить. Все они - твои враги.

- Миледи, я задал вопрос и желаю получить на него ответ.

- Я - Хозяйка Судьбы! - полыхнула яростью черная фигура.

Псина вызверилась с угрожающим ворчанием.

Тарег сжал кулаки:

- За что - я - должен - убить - этого человека.

Алое, как над пожарищем, сияние приугасло.

- Найдешь ответ в подполе садового сарая.

С этими словами и Манат, и гончая исчезли, словно бы их и не было.

Тарег плюнул и подошел к садовой калитке, забранной кривой, рассохшейся дверью. Огляделся - никого.