Ксения Медведевич - Мне отмщение

Тазика Шаддаду хватало до середины ночи, после чего он отправлялся буянить. Нынче, по осеннему времени, шатры стояли далеко друг от друга, так что несчастный пропойца зачастую не добредал до соседей, падал в паре сотен шагов от ближайшего костра и засыпал - а потом храпел так, что козы от страха блеяли.

- ...бойтесь Всевышнего! Быть может, вы будете счастливы!

Впрочем, Афаф была не из тех женщин, которые лишь надеются на счастье. В ночь, когда Шаддад напивался пьяным, она объявляла себя разведенной и водила за шатер мужчин. Поскольку Афаф никого не укладывала в свою постель на женской половине, а выволакивала спальный ковер наружу, она полагала, что не изменяет мужу - ибо муж ее в такие ночи, строго говоря, отсутствовал в обоих мирах.

Косясь на равномерно лупящий о дерево бурдюк, Антара удвоил усилия по раздуванию огня. Рами, похоже, задремал под шерстяной накидкой. Посопев, юноша оторвался от полыхнувших желто-оранжевым веточек. Затем, помявшись и потерев покрасневшие от пепла глаза, доверительно прошептал:

- А я тут стихи сочинил... Поэма длинная вышла, послушаешь?..

Острые уши сумеречника даже не шевельнулись.

- Да ну тебя, - бормотнул Антара.

И, снова засопев, принялся водить ладонями над закипавшим огнем.

- Ну ладно. Читай, все равно не отстанешь... - лениво отозвался, наконец, Рами - не открывая, впрочем, глаз.

Юноша приободрился. На худом чернокожем лице проступило что-то сходное с мечтательным вожделением, ноздри раздулись. Скаля длинные белые зубы, он принялся декламировать:

- Рукоблудие, - холодно прервал его Рами.

- Что?!..

- Рукоблудие. Про нужду и голод сказано со знанием дела, а войну ты упоминаешь зря. Ты хоть раз был в бою?

- Да я...

- В настоящем бою, Антара. Ты убил - сам - хоть раз в жизни?

Парень надул толстые розовые губы зинджа.

- Какие чужеземцы? Какие орды? Ты хоть знаешь, о чем пишешь?

- О карматах!

- Ты их хоть видел?

Антара надулся еще сильнее. Но вдруг нашелся:

- Да я в битве у Аджи стрелы подносил!

- Ах битва у Аджи-и-ии... - издевательски протянул сумеречник. - И сколько оборванцев насчитывало ваше славное войско? Десятка три могучих всадников верхом на облезлых верблюдах, да?

Антара взмахнул рукой так, что чуть не опрокинул котелок:

- Какая разница, сколько?!

И вскочил:

- Я хочу быть воином! Я уйду в фарисы!

- И что? Думаешь, тогда Убай отдаст за тебя дочку?

- Я... да я...

- Наворуешь скотины?

- А почему бы нет!

- Твою Аблу сватают за купца из Дживы. Три тощих угнанных тобой верблюда не решат дела, - отрезал Рами. - Лучше займись рукоблудием.

- Да с чего ты взял?..

- Рукоблудие твое написано у тебя на лице, Антара, - наставительно сообщил сумеречник. - Равно как и то, что ты безобиден, как цыпленок. Какой из тебя фарис, юноша, не смеши меня...

Юноша закусил широкую розовую губу и отвернулся. Черный высокий лоб - ашшаритской, равно как и нос, лепки - наморщился.

- Ну ладно, - примирительно проворчал Рами. - Прости. Я просто хотел сказать, что не понимаю: чего тебе надо?

- Тебе не понять, - важно откликнулся юнец, величественно запахиваясь в рваный плащ.

Рами вылез из-под теплой абы и сел, зябко кутаясь.

- Нет, ну правда? Твой отец в тебе души не чает. Разве нет?..

- Сыну чернокожей шейхом не бывать, - пробормотал Антара, щурясь на яркие угли.

Рами фыркнул, зачерпнул горстью из мешочка и бросил в котелок высушенные комочки верблюжьего молока. Курут стали расходиться в кипятке остро пахнущим желтоватым месивом. По поверхности поплыли жирные масляные круги.