Ксения Медведевич - Мне отмщение

Впрочем, тихо - не значит приятно. Мало кому понравилось бы сидеть взаперти и ждать, когда тебя поведут на казнь. Ни на что другое Тарику, конечно, надеяться не приходилось.

А вот у эмира верующих две недели прошли в сплошных хлопотах. Старый Иса ибн Махан сказал: "Прости меня, о мой халиф, но я слишком стар для должности вазира барида". И предложил поручить все дела этому храброму ятрибцу... или мединцу?.. одним словом, Абу аль-Хайру ибн Сакибу. "Если справится - я буду знать, что у меня есть преемник", поглаживая бороду, кивал сам себе начальник тайной стражи аш-Шарийа.

Абу аль-Хайр - как и Якзан, впрочем - сказал: не всякий, кто явится и будет требовать казни нерегиля, виновен и участвует в заговоре.

Начальник местного отделения барида, нужно сказать, от таких советов воздержался. Он пришел на прием к эмиру верующих в садовые покои. В комнате расстелен был розовато-коричневый лаонский ковер. На ковре лежали подушки розового шелка. Мирадор покоя выходил в розовый сад. А на шелковой розовой подушке сидела прекрасная девушка-невольница - закутанная в легчайший розовый шелк. Ибн Заки просто обмер, когда увидел такое великолепие. И аж застонал, выражая надежду, что халиф счастлив и доволен в такой роскоши.

Аль-Мамун, щедро махнув рукой, подарил ибн Заки ковер, подушки - и девушку в розовом шелке. Шаадийа писала из дома начальника барида, что проводит большую часть времени с его зеббом между ног, и это ей порядком поднадоело. Зато другую часть времени она проводила за занавеской в комнатах мужской половины - в ожидании ибн Заки и его зебба, понятное дело. Начальник барида разохотился настолько, что не отпускал девушку от себя, приказывая находиться в той же комнате, что и он, и даже запрещал надевать шальвары. Вот сейчас я поговорю с нужными людьми - а ты сиди, жди меня. Шаадийа ждала. И слушала. И запоминала.

Письма она передавала со своей невольницей - которую, понятное дело, никто и не подумал досматривать или обыскивать. Начиналось каждое примерно одинаково: "Еле хожу, о Абу Хамзан, прошлой ночью он хотел шесть раз". Затем шли имена, имена, имена. И должности. И названия мест - многие в аль-Ахсе. И снова имена: эмира Басры. Вазира военного ведомства - ему карматы отстегивали в первую очередь. Купцов. Многих купцов, а как же, басрийцы извивались и обходили запрет на продажу невольников карматам - те очень, очень хорошо платили за контрабандный товар. Официально-то купцы, конечно, торговали только на вывоз - за это тоже хорошо платили сердобольные верующие, желающие выкупить родственников или просто единоверцев из карматского плена.

Аль-Мамун прикидывал, что если казнить всех виновных, за день они не управятся. Помост уже сколачивали - высокий такой. Ничего не объявляли, но людям и так было ясно - для нерегиля. О его предательстве и страшных деяниях в Медине рассказывали истории одна другой ужаснее. А уж про ночное его нападение на дворец говорили такое... Оооо, от этих рассказов люди бледнели и заказывали еще чаю. Абу аль-Хайр выходил в ползающих по Басре слухах героем: рискуя жизнью, скрутил страшную тварь и лично отволок в темницу.

На завтрашний день назначен был в Умм-Касре большой прием. Ко двору предписано было явиться всем чиновникам и именитым купцам без изъятья. Даже из столицы аль-Мамун приказал явиться важнейшим должностным лицам. Принцу Ибрахиму аль-Махди в том числе. Ну а что ж, не каждый день казнят главнокомандующего, в конце-то концов.

Матушка засыпала аль-Мамуна умоляющими письмами пощадить Тарика - почему-то ссылаясь на волю Всевышнего и его ангелов: мол, как же ты, сынок, хочешь им вернуть подарок с головой не на шее, не боишься ли ты божественного гнева и прочего.

Аль-Мамун только хмыкал, читая корреспонденцию: в то, что Тарика подарили аш-Шарийа ангелы, он не верил. Его наставник, аль-Асмаи, был ярым мутазилитом, и в богословских диспутах защищал идею естественной причинности - а не предопределенности. Одним словом, аль-Мамун полагал, что Яхье ибн Саиду просто повезло в его рискованном путешествии. В путешествие же его отправили отчаяние и туманный намек из непонятного видения наставника - молящимся в пустыне часто являлись образы и слышались голоса, но аль-Асмаи учил доверять только свету разума, в котором отделялось доброе от злого.

Так что угрозы матушки не возымели на Абдаллаха никакого действия. Не получив ответа и отчаявшись, госпожа Мараджил сослалась на нездоровье и ехать отказалась. А вот Ситт-Зубейда уже прибыла и живо обсуждала с невесткой, надевать ли на прием парадную безрукавку-борану, сплошь расшитую рубинами.