Дмитрий Коростелев - Право на жизнь

Небо плотным непроницаемым полотном закрывали мрачные, черные как смоль, тучи. Казалось, что на улице ночь, лишь редкие, похожие на рваные раны просветы говорили об обратном. Дождь, пронзительный, холодный, как вода в колодце зимой, обрушивался на землю. Под его злым естеством гибли посевы и урожаи, расплывалась, размывалась земля, так, что все дороги превращались в глинистую кашу, в лесах появлялись болота и топи. Ливень лил уже три дня без перерыва. До этого была засуха, столь же злобная и ненасытная, как сейчас дождь.

Князь Владимир стоял на крыльце, вперив тяжелый взгляд в небо. Глаза усталыми тлеющими угольками смотрели из-под нависших надбровных дуг, длинный чуб намок, и стал похож на половую тряпку. Рядом, облокотившись на подоконник, перетаптывался Белоян. Волхв тоже выглядел озабоченным. На медвежьей морде пролегли бороздами морщины, брови кустистые, как иглы у ежа хмуро сошлись у переносицы. Глаза настороженно смотрели вдаль. Там где небо сходилось с землею, зигзагами вырывалась молния, грохотал гром.

— Боги гневаются, — не проговорил, прорычал Верховный волхв. — Даже они, хоть и терпимы, но не выносят столь грубых вмешательств.

Владимир отвел тяжелый, полный тоски взгляд от черного неба.

— Тогда отчего же достается нам?

Волхв пожал плечами.

— Наверное, мы крайние…

Дождь удвоил силу. Молотом барабанил по крышам, превращая вытоптанные тропинки в полноводные ручьи.

— И ты ничего не можешь сделать? А, Верховный?

Белоян понуро опустил голову.

— Я один, княже. Один в поле не воин. Слишком силен Базилевс, и преемники, приспешники его немногим уступают ему в силе. Одному мне против стольких магов не выстоять…

Князь прищурился.

— И что же ты предлагаешь? Отдаться на милость Царьграду? Может еще и бога их принять как своего?

Волхв устало опустился на лавку.

— Не юродствуй, княже. Я итак делаю все, что могу. И часть волны я все же сдерживаю. Но и мои силы не беспредельны.

— Но ты же не единственный волхв на Руси?

— Не единственный. Есть в лесах и поумнее, поопытнее меня. Только кто же согласится вылезать из своих засиженных нор, да идти князю в услужение? Они же все отшельники! Их в киянские палаты никаким калачом не заманишь. Да и зачем им калачи, если они себе их и так наколдовать могут. Недосуг им мирскими делами заниматься, отвлекаться от мыслей о высоком!

— Да, дела… — князь тихо вздохнул. — Вчера с заставы примчался Добрыня. Там вообще творится что-то невообразимое. Гигантский смерч движется с севера…

Белоян не скрываясь, зарычал.

— Царьград перегнул палку. Я попытаюсь удержать смерч, но один… Один я не справлюсь.

— Да что ты заладил, не справлюсь, не справлюсь! — В сердцах крикнул Владимир. — Скажи лучше, что сделать можно?

Белоян приподнялся, глаза насторожились, загорелись.

— Есть у Базилевса талисман-камень. Белокамнем зовется. Он и дает ему силу управлять стихиями. Если выкрасть его, или разбить… все напасти сгинут.

Князь снова уставился в грозное небо.

— Если не выйдет, пойду на Царьград с боем. Авось…

— Нет, ни какого боя! — Взревел Белоян. — Князь, пощупай голову, на месте ли? Это лишь ты да я знаем, что погода — дело рук магов Царьградских. А как ты воинам объяснишь? Просто кинешь на погибель? Или расскажешь все, как есть?

Владимир бессильно сжал кулаки.

— Не знаю! Не знаю, волхв!

Верховный примирительно похлопал его по плечу.

— Надо просто найти человека, способного проникнуть в Царьград. Способного сотворить невозможное. Лишить Базилевса Белокамня, и рухнет его власть над Русью.

— Но кто? Кто сможет сделать невозможное.

— Знавал я одного… Али запамятовал, княже.

Князь нахмурился.

— Никак, Северьяна вспомнил? Так зря. Ни слуху, ни духу о нем нет. Сгинул. Пропал.

— Но древляне-то унялись, бунтари сгинули. И налоги платят исправно.

— А ты уверен, что это заслуга убийцы. Может, древляне просто одумались…

— Все может быть. — Усмехнулся Волхв. — Но я все еще надеюсь, что он вернется.

Разговор с волхвом вконец выбил Владимира из колеи. Князь шел, как в воду опущенный, распахивал двери ударом ноги, погрузившись в собственные мрачные мысли. В трапезной горел свет. Владимир насторожился, рука привычно легла на эфес меча. Дверь отворилась тяжело, со скрипом.

На столе коптила лучина. Мрачные, рваные всполохи высветили темную фигуру, сидящую на любимом стуле князя. На неизвестном был потертый, рваный во многих местах балахон из мешковины, глубокий капюшон надвинут на лицо, так, что виднелся лишь подбородок, и рот, растянутый в хищной улыбке. Странный гость больше всего напоминал странника-калику, лишь улыбка…