Стивен Кинг - Столкновение миров

Но никто не пришел.

Она снова крикнула, и снова приступ кашля. Потом она направилась назад по коридору, длинному, как шоссе Небраски в ясный день. Она не рискнула спуститься вниз по лестнице, так как она никогда не сможет найти в себе силы подняться вверх. Здесь никого не было: ни в вестибюле, ни в кофейне, нигде. Телефоны не работали. По крайней мере, телефон в ее комнате не работал, и она не слышала ни единого звонка в этом старом мавзолее. Плохи дела. Она не хотела окочуриться от холода в вестибюле.

— Странник Джек, — бормотала она, — где ты…

Затем она снова закашлялась, этот приступ был ужасным, и где-то посередине его она потеряла сознание, переворачивая уродливый стул. Лили пролежала на холодном полу около часа. И, возможно, именно тогда пневмония прокралась в то, что было телом Лили Кавано.

Кое-как она добралась до своей комнаты, и с этого момента она существовала в углубляющемся водовороте лихорадки, прислушиваясь к усиливающемуся дыханию, дыхание становилось все громче и громче, пока в ее горящем лихорадочном мозгу образ легких не превратился в два огромных аквариума, в которых перекатывалась груда камней. И все-таки она держалась, потому что часть ее обезумевшего ума с уверенностью осознавала, что Джек возвращается оттуда, где бы это ни было.

Начало последней комы было похоже на воронки в песке. Воронки, которые затягивали водоворотом. Звук гремящих камней в ее легких превратился в один длинный сухой рокот: «Хр-р-р-р…»

Затем что-то вывело ее из углубляющегося кружения и заставило шарить по стене в поисках выключателя. Она сползла с кровати. У нее не осталось сил сделать это: доктор рассмеялся бы даже от одной мысли об этом. Но все-таки она сделала это. Дважды она падала, но потом встала, рот кривился от неимоверных усилий. Она потянулась к стулу, нашла его, и поковыляла по комнате к окну.

Лили Кавано, Королева Боевиков, умерла. Это был ходячий ужас, съеденный раком, сожженный лихорадкой.

Она достигла окна и выглянула наружу.

Увидела очертания человека внизу и светящийся шар.

— Джек! — попыталась крикнуть она. Но послышался только свист. Она подняла руку и попыталась помахать рукой. Слабость

(Хааххххххх…)

омыла ее. Она схватилась за оконную раму.

— Джек!

Внезапно светящийся шар в руках фигуры ярко засиял, освещая его лицо, это было лицо Джека, это был Джек, о благодарения Господу, это был Джек. Джек вернулся домой.

Фигура бросилась бежать.

— Джек!

Эти впалые, умирающие глаза засияли. Слезы текли по ее желтым впалым щекам.

— Мама!

Джек пробежал через вестибюль, замечая, что старинный коммутатор оплавился и почернел, как от замыкания в электросети. Он увидел ее, и она выглядела ужасно. Это было похоже на силуэт огородного пугала, выставленного в окно.

— Мамочка!

Он перескакивал через ступеньки, сперва через две, потом через три, несся вверх по лестнице, Талисман вспыхнул красно-розовым светом, а потом потемнел в его руках.

— Ма-а-а — ма-а-а!

По коридору, к их апартаментам, ноги едва касались пола, и, наконец-то, он услышал ее голос: не позвякивающий металлическим оттенком или слегка хрипловатый, — это было пыльное карканье существа, стоящего на самом краешке смерти.

— Джек!

— Мама!

Он ворвался в комнату.

Внизу, в машине, нервничающий Ричард Слоут смотрел вверх через поляроидное стекло дверцы. «Что он делает здесь, что здесь делает Джек!» Глаза Ричарда болели. Он попытался разглядеть окна верхнего этажа в вечерних сумерках. Когда он согнулся, заглядывая вверх, ослепительный белый свет вырвался из нескольких окон, посылая молниеносный, почти осязаемый на ощупь поток искрящегося света, осветившего фронтон гостиницы. Ричард опустил голову на колени и застонал.

Она лежала на полу под окном. Наконец-то он увидел ее. Скомканная, выглядящая грязной и пыльной постель была пуста, вся спальня, беспорядок которой напомнил детскую, казалась покинутой… В желудке у Джека похолодело, слова застыли в горле. Затем Талисман выстрелил еще одним огромным сверкающим огнем, превращая все вокруг и внутри в чисто белый цвет. Она прохрипела:

— Джеки?

Он вскрикнул:

— Мамочка! — увидев ее, напоминающую конфетную обертку, под окном. Ее тонкие волосы разметались по грязному ковру. Руки напоминали худенькие тоненькие лапки насекомого.

— О Господи, мамочка. Милая радость моя, — причитал он, передвигаясь, почти не касаясь пола, он перелетал , он плыл через холодную спальню Лили. В лужице грязного ковра плавали ее худенькие руки.