Андрей Легостаев - Хонсепсия

— Вам здесь никто не помешает, — сказал Кастор. — И шум сюда доносится мало. Извините, у меня всегда так много дел, я с удовольствием побеседую с вами завтра.

— Спокойной ночи, — произнес Анри.

— Вы заплатили взнос? — вдруг елейным голосом осведомился Кастор.

— Сколько? — совершенно спокойно спросил Анри. Но сам подумал: что будет делать, если запросят столько, что у него не хватит.

— Тысяча триста шестьдесят сантимов, — голос отца Кастора стал жестким. — Или сто семьдесят динариев. У нас в этом году улучшенное питание.

Анри внутренне усмехнулся и достал кошелек.

— Вот двадцать солидов, — протянул он две маленькие золотые монеты, что были у одного из убитых им у пропасти солдат. — Мне сейчас лень пересчитывать, но, по-моему, этого должно хватить…

— Тысяча восемьсот сантимов или двести двадцать пять динариев, — мгновенно отозвался отец Кастор. — Сдачу в четыреста сорок сантимов или пятьдесят пять динариев я вам сейчас дать не могу, казна, естественно не здесь. Подойдите, ко мне завтра, а то я могу забыть, дел сами понимаете… Вот проклятье, и сейчас чуть не забыл! — Он достал из кармана кожаный ромбик с начертанными на нем полосками и какой-то эмблемой, уселся на табурет, отстегнул с пояса чернильницу, вынул из нее плотно притертую стеклянную пробку и, обмакнув в ней остро отточенную тростничину, что-то написал. — Вы из каких мест? — не поднимая головы, спросил он.

Анри лениво подумал, что отец Кастор, пожалуй, единственный здесь человек, который более чем в двух фразах ни разу не упомянул о горах; он о них вообще не вспоминал.

— Горы Зартак, — произнес гость первое, что удалось вымыслить. Во всяком случае, Анри о таких горах никогда не слыхал — он мог ручаться за это.

Не моргнув глазом, отец Кастор чиркнул на ромбике, закупорил чернильницу, встал и повернулся к Анри.

— Позвольте, я приколю вам на грудь. Это, чтобы другие знали, как к вам обращаться. Теперь вы полноправный гость нашего праздника. Желаю приятного отдыха. Спокойной ночи.

Он взял из рук Анри факел и ушел. Рыцарь снял с куртки кусочек кожи, подошел к воткнутому в стену факелу и рассмотрел оставленный хозяином сувенир. На лингва-франка там пером сэра Кастора было начертано: «Анри де Пень, Зартак». У Анри не было сил обижаться на ошибку в написании одного из своих бесчисленных имен. Он просто расхохотался и даже сделал большой глоток из кубка. Зачем-то приколол кожаный ромбик обратно на грудь.

Однако, крепкое здесь винцо, неудивительно, что этот брат Олексен так орал…

Анри лег на кровать, не раздеваясь. Он хотел заснуть — ему нечего было делать снаружи, это не его праздник, чужой. Но, пролежав минут сорок, поднялся и вышел в ночь. Вся огромная поляна перед ним была усеяна огнями, словно светляки беспорядочно ползали на листе лопуха.

«…в горах не помогут ни меч, ни лук, здесь выручит только верный друг…» — донес до него ветерок обрывок песни, которую орали не менее дюжины глоток.

И ему захотелось сойти вниз, потолкаться между них, стать одним из них. А чем не новая жизнь? Уехать в далекие горы, куда-нибудь к черту на куличики, в Тибет, например. Сродниться с горами, полюбить их… Ему захотелось немедленно пойти и разыскать кого-нибудь с Тибета или Казбека. Какая разница в каких горах жить, лишь бы подальше отсюда, и наплевать, что люди там не верят во Христа, он и сам-то не особо верит…

— Вот вы где! — в свете факела он увидел Жанну. Она раскраснелась и была чуть растрепанной. — Хорошо еще что, отец Кастор сказал, в какой вы пещере. А то я вас повсюду ищу-ищу.

— Зачем? — серьезно спросил он.

— Как зачем? — удивилась она, и Анри понял, что девушка пьяна. — Чтобы повторить то, что было вчера.

— То, что было вчера, повторить невозможно, — мрачно произнес рыцарь и непонятно было к чему именно относятся его слова. И тут же, повинуясь сиюминутному, страстному порыву, он предложил: — Хочешь стать моей женой, Жанна? Уедем отсюда, в другие горы, на Тибет, к примеру. Построим дом или даже замок…

Она расхохоталась.

— Да зачем мне все это? — пьяно спросила она. — К тому же, ты хоть и рыцарь, а старый. И глаз у тебя всего один. Давай лучше сейчас позабавимся, благородный ты мой, я аж вся дрожу.

Анри разозлился. Разозлился всерьез и, прежде всего на себя за то, что поддался дурацкой мысли. Может, он и найдет себе жену, только не эту распутницу и болтушку, от которой в ушах до сих пор звон стоит. Собственно, а нужна ли ему вообще жена?