Della D. - Метаморфозы

Поразмышляв еще на эту тему, она пришла к выводу, что оба эти варианта неверны. «Я определенно что‑то испытывала к Рону, но сейчас мне трудно назвать это любовью. Скорее, это была просто влюбленность. Детская влюбленность, которая переросла в первую любовь, будь она неладна. А все знают, что первая любовь – это несерьезно, это не навсегда». Она заставила себя не думать о том, что это значит для Джинни и Гарри: конечно, ее друг уже был влюблен до Джинни, но для ее подруги он был первой любовью. «Нет, я сейчас не о них думаю, а о себе и своих чувствах. Я ни в чем не уверена. Были ли у меня к Рону серьезные чувства или нет? Одно я знаю точно: сейчас я не испытываю к нему ничего, кроме дружеской привязанности. Мне будет тяжело потерять его, если он не захочет больше меня видеть, но и играть в его игру «Гермиона – поклонница квидича» я больше не могу». Придя к этому выводу, она немного успокоилась. Из этого вполне логично следовало, что с ним следует расстаться, но она решила не торопиться, чтобы он никак не смог связать это с недавними событиями. А дальше предстояло самое сложное.

Комбинация Дамблдора с подменой внесла в ее жизнь, голову и сердце полную сумятицу. На какое‑то время она была абсолютно уверена, что влюблена в Гарри. Проклятье, она даже была готова переспать с ним, хотя о близости с Роном она даже мысли не допускала. «До конца школы, — поправила она себя. – Я собиралась держать его на расстоянии до окончания Хогвартса. Я всегда считала, что это правильно. Что именно так должна вести себя девушка. Что нужно сначала ума набраться, а потом пускаться в подобные приключения. Как выяснилось, я была права: переспи я с Роном, что было бы сейчас? Еще больше сожалений и угрызений совести.

И все же я ни разу не вспомнила об этом, когда целовалась с Гарри у себя в комнате. То есть, я думала, что целуюсь с Гарри, а на самом деле я целовалась со своим профессором».

И каждый раз, когда в своем «логическом построении» она доходила до этого эпизода, она краснела и теряла нить. Это был полный ступор. Она просто не могла думать дальше. Потому что, вспоминая этот поцелуй, она даже сейчас покрывалась мурашками от удовольствия. Она помнила, как кружилась ее голова, как подгибались колени, по позвоночнику пробегал электрический разряд, а в груди что‑то томительно ныло, словно рвалось наружу. Она задавалась вопросом: будь Снейп в своем облике, она чувствовала бы то же самое?

«Нет, невозможно! Этот человек презирает и унижает меня с первого курса. Он декан Слизерина… Он, черт побери, более чем в два раза меня старше! Он некрасив, у него отвратительные манеры, самый ужасный характер, который я только видела, и прошлое, темное до непроглядной черноты».

Вместе с тем, она была вынуждена признать, что с возвращением этих людей на свои места, она больше не чувствовала к Гарри никакого влечения. Он снова стал ее лучшим другом, и никаких мурашек!

Но Гермиона Грейнджер не была бы Гермионой Грейнджер, если бы не верила в научный подход, который включал в себя утверждение: если что‑то невозможно рассчитать в теории, это надо опробовать на практике. Поэтому, набравшись смелости, она затащила Гарри в комнату старосты, как следует заперла дверь (чтобы не было неожиданностей) и, глядя в его изумрудные глаза, волнуясь, попросила:

— Гарри, мне очень нужно, чтобы ты меня поцеловал.

У юноши от этого заявления отвисла челюсть.

— То есть как?

— Как обычно. Как свою девушку.

— Гермиона, — забормотал он, — ты мне всегда нравилась, и я тебя люблю, но только как друга. И потом, у меня есть Джинни, а у тебя – Рон…

— Вот дурачок, — улыбнулась она. – Я не пытаюсь тебя соблазнить, — непринужденно сообщила Гермиона. «Не сегодня», — добавила она про себя. – Я просто ставлю эксперимент. Пожалуйста! Друг ты мне или нет?

— Ну… Ладно. Только Джинни об этом никогда не узнает, обещай!

— Клянусь тебе, — она даже по старой маггловской привычке подняла руку. – Ну!

Он приблизился к ней, неуклюже положил руки на плечи, затем коснулся ее губ. Сначала робко, потом увереннее. Она приоткрыла рот, пуская его язык, о чем тут же пожалела. Это было даже хуже, чем с Роном. Ее не покидала мысль об инцесте.

Стойко перетерпев его поцелуй (чтобы не обижать друга, он ведь мог неправильно ее понять: мужчины такие ранимые!), она отстранилась и, бодро улыбнувшись, изрекла:

— Спасибо. Ты настоящий друг!

— Пожалуйста, — он просиял. – Надеюсь, тебе это помогло.

— Очень, — соврала она.