Redhat - Жизнь замечательных братьев

Повисла пауза, но ее нарушила Беллатрикс: слабость взяла верх над гордостью, и мадам Лестрейндж заревела, уткнувшись в плечо озадаченного супруга.

— Ка–а–акой ты бара–а–ан, Ра–а–аба–а–а!! Тупо–о–ой чурба–ан! Если бы не они, нам некуда… было бы… идти–и–и!! Это ты небла–а–агода–а–арны–ы–ый!! – рыдала она; Руди ласково похлопывал жену по спине, приговаривая: «Ну Беллочка, ну что ж ты так… все позади, все прошло…»

— Не забывай, у нас еще есть собственный замок, — хмыкнул младший Лестрейндж.

— Но он запу–у–уще–е–ен!! Там хо–о–олодно, и нет эльфов, и нечего е–е–есть! Си–си–силенцио!! – Беллатрикс махнула на деверя палочкой, но заклятие отрикошетило от подлокотника и ударило в клетку с канарейками.

— Люц, прости, у нас тут небольшая пост–азкабанская истерика, — потупившись, произнес Родольфус, поднимая всхлипывавшую жену на руки. – Думаю, лучше уложить ее спать – да мы и сами устали, и вас утомили… Спасибо за все, и тебе, Нарси, — госпожа Малфой кивнула и вновь залилась слезами радости.

— Пойдемте, я вас провожу, — предложила она, призвав к себе бронзовый канделябр со множеством свечей. – Эльфы уже подготовили комнаты… какие гостевые, Руди, о чем ты говоришь? У меня есть отличное успокоительное… Ах, я так счастлива, так счастлива, что вы вернулись!..

Когда голоса на лестнице стихли, Раба и Люциус молча повернулись друг к другу и минуту играли в «кто кого переглядит». Наконец, Малфой не выдержал и отвел глаза – Лестрейндж злорадно рассмеялся:

— А ты мастер чушь пороть! Только меня тебе не провести, так и знай! – Люциус поднял брови и надменно вздернул идеально выбритый подбородок

— Рабастан, позволь сказать тебе кое‑что важное. Есть чушь, есть ложь, а есть дипломатия, и это, как говорят у нас в Министерстве, три большие разницы. Тот, кто не знает этой простой истины, всегда проигрывает.

— Не знаю и знать не желаю, — буркнул Лестрейндж, ковыряя загнутым носком туфли пушистый ворс ковра.

— Я так и думал. Что ж, тогда тебе остается только последовать примеру своего брата и лечь спать, — устало ответил господин Малфой. – Кукси! Проводи этого джентльмена в восточную спальню. Полагаю, Раба, тебе будет приятно увидеть рассвет, — гостеприимно улыбнулся Люциус. – Доброй ночи!

Дождавшись, пока брат мужа сестры его жены не исчез за дверью, Малфой глухо выругался и обессиленно опустился в кресло. Призвав со столика стакан, блондин на мгновение задумался и направил палочку на шкафчик, искусно скрытый за резной настенной панелью.

— Ассио бурбон тысяча девятьсот тридцатого года! – отчетливо произнес Люциус; хрустальный графин поплыл по воздуху, отражая пламя камина в десятках сверкающих граней.

Сделав глоток великолепного виски, господин Малфой тут же почувствовал себя лучше – будто усталость была вызвана не вторжением трех беглых заключенных, а роскошью и суетой Рождественского бала. Разглядывая золотистый напиток на свет, Люциус щурился, как кот Корнелиуса Фаджа, когда получивший крупную взятку министр чесал питомца за ухом.

— Есть чушь, есть ложь, есть дипломатия… – мурлыкал себе под нос Малфой, — а есть… – он поднял стакан, словно провозглашая тост, — Империо!

В Азкабане Рабастан Лестрейндж привык просыпаться рано – если ему вообще удавалось заснуть, ведь сосед по камере, Антонин Долохов, отчаянно храпел. Стараясь особенно не греметь цепями, Лестрейндж делал утреннюю зарядку (дыхательные упражнения, девяносто отжиманий и девяносто поднятий корпуса – в три подхода по тридцать раз), потом доставал из‑под лежанки глиняный черепок с зазубринами и мало–мальски распутывал шевелюру. В шесть часов утра рука аврора просовывала через окошечко маленькую миску со студеной водой, отражавшей серебристый свет Патронуса – Раба будил Долохова и они умывались.

Проснувшись ни свет, ни заря, Рабастан машинально потянулся к изголовью, где должно было находиться кольцо с продетой сквозь него цепью – но пальцы младшего Лестрейнджа наткнулись на что‑то мягкое. В полудреме Рабастан ухватился за мохнатый лоскут и потянул – раздался визг, и на подушку свалился домовой эльф.