Ольга Громыко - Послушай, как падают листья

— Точно, он волкодлак и есть!

— Кому же быть, как не ему!

— Сельчане-то все на виду, а он, как бирюк, из лесу неделями не вылазит. Что ему волком перекинуться!

Алеся, решительно работая локтями, выбилась в передние ряды и звонким, вздрагивающим от волнения голосом перекрыла шум толпы:

— Неправда ваша, дяденьки! Как вам не стыдно человека за глаза оговаривать?! Да я сама этого волкодлака видела — в гае на полянке лежит, весь как есть мечом порубленный! Хотите — сходим и глянем!

Девушку поддержал седой, как лунь, старичок, опиравшийся на узловатую необструганную клюку:

— Дело, дитятко, говоришь. Не гоже звериное обличье в вину ставить; иной и в человечьем почище зверя будет. Ворон — птица мудрая, заповедная, ее глазами боги на нас, грешных, смотрят да меж собой решают, кого судить, а кому воздать. Волки же и вовсе Гаюновы слуги, леса и всякой живой твари блюстители. Отродясь не бывало, чтобы волк кого зазря жизни лишил.

— Старый, как малый! — Презрительно бросил кто-то из мужчин, и все засмеялись. — У меня волки той зимой трех ягнят уволокли, так что мне теперича — в пояс им кланяться, шапку ломать?

— Волки твоему хозяйскому недогляду не виновники. — Не сдавался старичок. — У них своя справедливость — за весами бытия глядеть неусыпно, в каковых чашах на одной жизнь, на другой смерть обретается; сколь на одной чаше убудет — на другой сей же час прибавится, и ежели обратно ее не стронуть — пойдет чаша вниз да и опрокинется, а вместе с ней и все сущее прахом развеется…

Но его уже не слушали. Вылез вперед Алесин лже-жених, нарочно перемазанный кровью, да еще нос для пущей важности плоским камнем студивший, и в нос же загнусавил:

— Вот, гляньте, люди добрые, что ваш переворотень навзвешивал! Чуть жизни не лишил из-за сущей безделицы — позавидовал, что меня бабы любят, а его, пекельника — нет!

— Неправда! — Вырвалось у пораженной Алеси. — Не слушайте его, он все врет, не так дело было! Он сам меня убить хотел!

— А кого слушать-то — тебя, что ли? — Подступился к ней жених, заставляя отшатнуться — уж больно страшным показалось его заляпанное кровью, искаженное мстительной злобой лицо. — Ты же дурочка, блаженная! Кому ты нужна, кто о тебя руки марать станет? Волкодлак, и тот побрезговал!

— Он не волкодлак! — Топнула ногой Алеся, и злые слезы помимо воли брызнули из синих глаз. — Пойдемте, докажу!

— А что — и сходим! — Пробасил кто-то из толпы, и Алеся с ужасом увидела в его руке обожженную на концах рогатину. Многие еще раньше побежали домой и вернулись — кто с дрекольем, кто с вилами, кто принес вязанку смолистых веток и горшочек с пылающими головнями. — Веди, Алеська! Мы ему покажем, кто в лесу хозяин!

Отступать было поздно.

Алеся сцепила зубы, и — повела, стараясь не оглядываться на «жениха», шепчущегося с той, простоволосой…

Труп лежал на том же месте, расклеванный вороньем и обгрызенный лисой до неузнаваемости. На неловко подвернутой правой руке поблескивал широкий бронзовый перстень-печатка с семилучевой звездой.

— Лавошник Сидор из Лозняков! — Зашептались, завсхлипывали бабы. — До чего хороший человек был, в жизни никого не обвесит, не обсчитает, слово ласковое молвить не забудет…

— И это, по-твоему, волкодлак? — Набросился на Алесю давешний мужик с рогатиной. — Да как у тебя язык-то повернулся, доброго человека за упыря выдавать, ведьмаря выгораживать? Так, говоришь, это он лавошника беззащитного мечом своим поганым исполосовал? А может, и ты ему помогала… ведьма?!

— Девку-то пошто хаешь? — Вступился за Алесю дядин свояк. — Если уж колдун диким зверем обернуться сподобился, что ему стоит глаза человеку отвести?

— Неправда! — Срывающимся голосом запротестовала девушка. — Ничего он мне не отводил! Этот ваш лавошник, между прочим, жену до самогубства довел, а после того родное дитя видеть не захотел, родичам подкинул! И собаки у него на лабазе страшенные, на людей почем зря кидаются!

— Соба-а-аки! — Передразнил ее «жених». — Дура — она дура и есть. Зато мы поумнее будем! Айда колдунову хату жечь!

Люди согласно взревели, потрясая вилами и горящими палками.

Алеся беспомощно переводила глаза с одного лица на другое, потрясенная одинаково отпечатавшейся на них жаждой крови. Бесполезно убеждать, просить, бороться с толпой, как невозможно остановить стадо баранов, с ударом грома сорвавшихся в исступленный бег, вообразивших под грозный топот копыт, что вместе они — сила, в то время как каждый по отдельности знает, что впереди — обрыв и гранитные зубья скал на дне пропасти.