Глен Кук: Белая роза

В то время гарнизон стоял в Курганье. Вокруг казарм без счета роились гражданские. Грай затерялся среди них, и, когда отряды и батальоны разъехались, он уже стал частью ландшафта.

Он мыл тарелки, обихаживал лошадей, выгребал навоз из конюшен, разносил письма, оттирал полы, чистил овощи, брался за всякое дело, которым мог заработать пару медяков. То был высокий молчаливый, мрачный тип; ни с кем не сближался и ни с кем не враждовал. И почти ни с кем не общался.

Через пару месяцев он попросил разрешения – и получил его – занять развалюху, принадлежавшую некогда колдуну из Весла и оттого никому не нужную. По мере сил и возможностей он отстроил дом заново. И, как колдун до него, работал ради того, что привело его на север.

Десять, двенадцать, четырнадцать часов в день Грай работал в городе, а потом приходил домой и работал снова. Люди удивлялись: когда же он спит?

Если что-то и умаляло достоинства Грая, так это его неспособность принять роль полностью. Большая часть чернорабочих подвергалась немалым унижениям. Грай унижений не терпел. Оскорби его, и глаза Грая становились холодными, как сталь зимой. Только один человек попытался задеть его после того, как Грай на него глянул так. Грай избил его безжалостно, сильно, и умело.

Никто не подозревал, что Грай ведет двойную жизнь. Вне дома он был Граем-поденщиком, и не более того. Эту роль он играл превосходно. Дома, когда за ним могли следить, он был Граем-обновителем, создающим новый дом из старого. И только в самые глухие часы, когда не спит лишь ночной патруль, он становился Граем-человеком с миссией.

Грай-обновитель нашел в стене колдуновой кухни сокровище. И отнес его наверх, где вышел из глубин Грай-одержимый.

На клочке бумаги красовалась дюжина выведенных дрожащей рукой слов. Ключ к шифру.

На тощем мрачном, неулыбчивом лице пошел ледоход. Вспыхнули темные глаза. Руки зажгли лампу. Грай сел за стол и почти час смотрел в пустоту. Потом, все еще улыбаясь, спустился по лестнице и вышел в ночь. Повстречав ночной патруль, он приветствовал его взмахом руки.

Теперь его знали. И никто не мешал ему хромать по окрестностям и наблюдать за движением светил.

Когда нервы его успокоились, он вернулся домой. Но не спать. Он разложил бумаги и принялся изучать, расшифровывать, переводить, писать длинное письмо, которое не достигнет адресата еще долгие годы.

Заглянул ко мне Одноглазый, сказал, что Душечка собирается допросить Шпагата и курьера.

– Совсем она взвинтилась, Костоправ, – заметил он. – Ты ее видел?

– Видел. Давал советы. Она не слушает. Что еще я могу сделать?

– До появления Кометы еще двадцать два года. Зачем ей загонять себя до смерти?

– Ты это у нее спроси. Мне она просто твердит, что все решится задолго до прихода Кометы. Это гонка со временем. Она верит в это. Но остальные не могут вспыхнуть ее огнем. Мы здесь, на равнине Страха, отрезаны от мира, и борьба с Госпожой порой отходит на второй план – нас слишком занимает сама равнина.

Я поймал себя на том, что обгоняю Одноглазого. Эти похороны прежде смерти плохо на него повлияли. Без своей магии он слабеет и физически. Возраст сказывается. Я притормозил.

– Как вы с Гоблином – развлеклись по дороге всласть?

Одноглазый не то усмехнулся, не то скривился.

– Опять он тебя достал?

Их вражда тянется с незапамятных времен. Начинает каждую стычку Одноглазый, а выигрывает обычно Гоблин.

Он пробормотал что-то.

– Что? – переспросил я.

– Эй! – вскричал кто-то. – Свистать всех наверх! Тревога! Тревога!

– Второй раз за день? Какого беса?! – Одноглазый сплюнул.

Я понял, к чему он клонит. За последние два года тревогу не объявляли и двадцати раз. А теперь две за день? Невозможно.

Я кинулся за своим луком.

В этот раз мы рассыпались по кустам с меньшим шумом. Ильмо высказал свое очень болезненное неудовлетворение в нескольких личных беседах.

Снова солнце. Как удар. Вход в Дыру обращен на запад, и, когда мы выходили, свет бил нам в глаза.

– Ах ты, раздолбай проклятый! – орал Ильмо. – Что ты, твою мать, тут творишь?

На поляне стоял молодой солдатик, указывая в небо. Я поднял глаза.

– Проклятие, – прошептал я. – Дважды проклятие.

Одноглазый тоже увидел это.

– Взятые.

Точка в небесах поднялась повыше, сделала круг над нашим укрывищем, по спирали пошла на снижение. Внезапно качнулась.

– Да. Взятые. Шепот или Странник?

– Приятно видеть старых друзей, – заметил Гоблин, присоединяясь к нам.