Людмила Астахова - Волчьи игры

Элир же терпеливо ждал, когда Дилах испепелит его тело, окончательно освободив дух. Она снова пришла в образе Грэйн, только коротко стриженной, как вдова. Ведь Грэйн теперь и вправду стала ею.

«Точно помер», — смирился Джэйфф и принялся ждать.

Но кости еще не упали. Грэйн слышала, как они стучат, подбрасываемые руками богинь. Серебряный стаканчик, серебряный стук… Или то сердце — медленное, змеиное, что никак не хочет биться быстрее?

«Ты же посвященная, моя посвященная, Верная, — вкрадчиво шепнула Локка, наклоняясь из-за ее плеча над раненым. — Разве ты позабыла все руны? А? В прежние времена ролфи знали, как добавить себе удачи в бою! Это ведь тоже бой, Грэйн, твой и ничей больше».

Все так. Сухо всхлипнув, она кивнула и, дотянувшись до скейна, наотмашь рубанула себе ладонь. Сжала в кулак и держала так, пока тяжелые темные капли не слились в тонкий, остро пахнущий ручеек.

— Руны я знаю… — начала Грэйн и осеклась, испугавшись сиплого воя, слетевшего с губ. Но Маар-Кейл, наигравшись с беспомощными душами, повели чуткими ушами, переступили лапами и уселись вкруг.

Больше силы в заклятье, произнесенном вслух. Голос взлетает к богиням, журчанием струится им в уши, поземкой обнимает ноги, шелковыми оковами обвивает запястья… Не дает бросить кости раньше срока!

— Руны победы и радости руны… — выла ролфи, закинув голову к темным балкам над очагом. — Песнь исцеления исполнена силой… Пивом, которым вспоены волки, наполню ладони, скреплю мое слово!..

Одно плетение, и еще одно, и снова. Не должно быть изъяна в этом полотне, прорехи, сквозь которую утечет жизнь. Пряди ровнее. Тки прочней. Связывай накрепко! Кости еще не брошены, еще стучат, и даже руки играющих не властны над тем, что выпадет…

«Не только тебе нужна удача, дочь моей сестры и моя дочь, — нашептывала Локка. — И не только ему. Нам всем тоже — и мне, и сестрам, и даже нашему отцу не победить без удачи. Она сейчас в твоих ладонях, Верная. Не расплескай!»

— Знаки удачи, — пела Грэйн, покачиваясь на нездешнем ветру, что толкал ее в спину, — ведомы мне… Их начертаю, чтоб сладилось дело!..

«Знаешь ли, Верная, когда я смотрю вниз, и сестры мои стоят рядом и тоже смотрят, легко решить, будто ничего нового не может случиться под этим небом! Это лишает надежды, Верная, лишает силы… Даже нас. И тогда отступает вера, ей на смену идет разум. Это не так плохо, но разум, лишенный сердца, — мертв и порождает лишь мертвецов… Мертворожденным не нужны чудеса, Верная. Им ни к чему небо, когда есть земля… Дай нам это новое, то, чего прежде не случалось — или случалось редко! Ты и он, и еще та дочь Глэнны, что победила проклятие, и Волк с Островов, и мой сын, обреченный сражаться без надежды увидеть победу. Вы есть, вы, живые — и даете нам силу… И немного удачи, Грэйн. Подари ее себе и нам».

— Руны забвения, — уже почти без голоса выла ролфийка одним горлом, — теперь начертаю… Чтоб смерть отвратить… ей спутать дорогу…

Дилах выла по-волчьи страшно и торжествующе, будто оповещая Тонкий Мир о том, что скоро он пополнится душой последнего рилиндара. Джэйффу же казалось, что болотный домик превратился в лодку и теперь плывет по бесконечному океану. Невидимые волны качают посудину и уносят ее все дальше, а волчий вой наполняет парус вместо ветра. И на том, Дальнем Берегу ждут его мать с отцом и дети. Давно ждут…

И вдруг чьи-то бесконечно сильные руки выхватили шуриа из теплой уютной колыбели бреда, встряхнули, в одночасье вернув всем чувствам болезненную остроту. От запаха крови тут же замутило и скрутило желудок спазмом, глаза отчаянно слезились, во рту пересохло… Но, видят Великие Духи, Джэйфф Элир был жив, а рядом сидела не менее живая и очень злая Грэйн эрна Кэдвен. Стриженная вовсе не как вдова, а так, как стригутся разведенные женщины-ролфи. То бишь свободные женщины. А значит…

Грэйн опомнилась, когда поняла, что это недавно бывшее полумертвым тело вдруг превратилось в Джэйффа — вполне живого, щурящегося на свет… только болезненно-тощего и — о когти Локки! — стриженого! Ролфийка недоверчиво нахмурилась и потянулась к его голове, чтоб убедиться — это не глаза обманывают, он и впрямь острижен, будто раб или пленник.

— Где косы оставил? — спросила она. Горло все еще перехватывал болезненный спазм, а потому прозвучало это резче, чем следовало.

— В идберранской тюрьме, красавица моя, — прошелестел шуриа. — Пить хочу.

Вода… она была рядом, в плошке, где Грэйн полоскала тряпицу, чтобы обтирать его. Но эта вода не годилась, да и у ролфи на поясе болталась фляжка с кое-чем получше.