Павел Марушкин - Земля негодяев

— Видал?! — восхищенно спросил Дурко. — Попали мы с тобой, шериф, в какие-то совсем уж непонятные ебеня… Че дальше-то делать будем?

— Когда-нибудь он остановится, верно? На какой-нибудь станции… А где станция — там и люди… И отделение милиции тоже! — со значением произнес капитан.

— Э! Э! Шери-иф… — укоризненно протянул Джо.

— А ты как думал?! — заломил бровь Гаргулов. — Ну, попали мы с тобой… Незнамо куда. Так это не отменяет нашей маленькой проблемы, дорогой ты мой уклонист. Что я, зря в болоте искупался, за тобой гоняючись?

— Упертый ты, шериф… — горестно покачал головой Дурко.

— Ага! Мы, шерифы, тем и славимся…

Ефим Альшиц, человек неправильной национальности, оказался в сибирском захолустье, можно сказать, случайно. Виной всему была отвальная институтская пьянка, двое коварных сокурсников — и забавное стечение жизненных обстоятельств. По натуре своей Фима был человеком неглупым — но совершенно фантастическим раздолбаем, о чем не переставала горевать вся его многочисленная родня. Отчаявшись наставить юного оболтуса на путь истинный, родичи взяли бразды Фиминой судьбы в свои руки. После окончания вуза Альшиц ждала карьера в городе Мга Ленинградской области, где заведовал хлебным местом родной Ефимов дядя. Дело, казалось, было на мази; но не зря говорят: хочешь рассмешить господа — расскажи ему о своих планах…

Окончание экзаменов отпраздновали весело и буйно: молодость, как известно, случается с человеком всего раз в жизни. Наутро, подпираемый с двух сторон чуть более трезвыми однокашниками, Ефим очутился на вокзале. Сунув в окошко кассы свой паспорт и пачку мятых купюр, молодое дарование выдохнуло облако удушливого перегара вперемешку с нечленораздельным бормотанием.

— Куда-куда?! — поморщилась желчная мымра за стеклом.

Фима снова что-то буркнул — и уснул.

— Я ни слова не понимаю, молодой человек! — склочно тявкнула кассирша. — И не дышите в мою сторону!

Очередь заволновалась.

— Да что ж за безобразие! Вы людей задерживаете! — громко воскликнула неопределенных лет хмурая тетка — такие найдутся в любой очереди, за чем бы она ни стояла.

— Мг… Мгвня! — выдавил Фима, не приходя в сознание.

— Мгла, что ли? — веселый толстый дядечка сочувственно похлопал Фиму по плечу. — Знаю такую… В наши, стало быть, сибирские края… Эт дело! Только туда прямых поездов нет, тебе через Красноярск надо ехать, что ли…

Молодой специалист никак не отреагировал на сказанное; сокурсники же переглянулись — и обменялись нехорошими ухмылками. Отличаясь неуемной страстью к подлянкам и розыгрышам, эти мелкие пакостники узрели перст судьбы в случайной реплике толстяка. Прощальная хохма обещала затмить все предыдущие. Кассирша, наконец, приняла деньги. Оказалось мало, но Фимины спутники деловито обшарили его карманы и добрали требуемую сумму…

В вагоне Ефим вырубился напрочь: тепло и духота плацкарты подействовали не хуже наркоза. Проснулся он к вечеру. За окном мелькали родные просторы — вполне себе однообразные. Рядом с Фимой думал тяжелую думу коренастый усатый человек с жестоким лицом, в странной полувоенной форме. Напротив сидела молодая мама с ребенком. Дите, склонив голову набок, разглядывало попутчиков.

— Тякой дядя гутиний!

— Ну почему грустный, дядя устал просто… — дипломатично отвечала мамаша.

— И етот дядя гутиний! — удивлялся ребенок.

Мужчина с жестоким лицом тяжко вздохнул.

— Поживи с наше, пацан, — тоже веселья-то поубавится… — посулил он и поднял свинцовый взгляд на Ефима. — Ну что, сосед, продрал ясны очи-то? Будем знакомиться…

«Гутиний», по выражению ребятенка, гражданин представился как атаман Семен Гутенной — чистая детская душа почти угадала.

— Из пырявинских казаков мы! — гордо добавил попутчик.

В его устах «пырявинские казаки» звучали как-то особенно задиристо, этакими любителями пырять кого ни попадя блестящими острыми шашками.

— Ефим Альшиц…

Атаман скривил губы.

— А, ты из этих… По шнобельку и не скажешь… Не люблю я вашу национальность, вот что! Неправильная она, — в подтверждение этих слов жилистый кулак Гутенного брязнул о столик.

Ефим ощутил некоторую обиду.

— Это почему же неправильная?

— Да уж потому… Христа нашего распяли, пить не умеете…

— Как это не умеем! Кто, я? Очень даже… — рассеянно отозвался Фима, решив не поднимать скользкий вопрос Иисусовой национальности; он нутром чувствовал, что здесь может случиться скандал.