Джоанн Роулинг - Дары смерти (перевод Snitch)

Но это были овации. Директора и директрисы Хогвартса на всех стенах аплодировали ему стоя, они размахивали шляпами, а кое-кто — париками, они тянулись через рамы, чтобы пожать друг другу руки, и подпрыгивали в своих нарисованных креслах; Дилис Дервент без стеснения рыдала; Декстер Фортескью потрясал слуховым рожком, а Финеас Найджеллус выкрикивал своим тонким, пронзительным голосом:

— И позвольте заметить, что факультет Слизерин тоже сыграл свою роль! Про наш вклад не следует забывать!

Но Гарри замечал только одного человека, который стоял на самом большом полотне, что висело прямо за директорским креслом. Слёзы катились из-под очков-полумесяцев в длинную серебряную бороду, и исходившие от него гордость и благодарность наполняли Гарри таким же утешительным покоем, как песнь феникса.

Наконец Гарри поднял обе руки, и портреты почтительно замолчали, сияя улыбками, вытирая глаза и с нетерпением ожидая, когда он заговорит. Но он обращался только к Дамблдору, выбирая слова с особой тщательностью. Как бы он ни был измучен, как ни слипались у него глаза, нужно сделать ещё одно, последнее усилие, в последний раз попросить совета.

— То, что было спрятано в снитче, — начал он, — я уронил там, в лесу. Я уже точно не помню где, но я не собираюсь идти туда его отыскивать. Вы согласны?

— Конечно, согласен, дорогой мой мальчик, — проговорил Дамблдор. На лицах его нарисованных коллег читалось недоумение и любопытство. — Мудрое и смелое решение, но меньшего я от тебя и не ждал. Кто-нибудь ещё знает, где он упал?

— Нет, никто, — ответил Гарри, и Дамблдор удовлетворённо кивнул. — Но подарок Игнотуса я всё-таки оставлю себе, — добавил он, и директор широко улыбнулся:

— Ну разумеется, Гарри, он всегда будет твоим, пока ты не передашь его по наследству!

— И теперь остаётся ещё вот это.

Гарри показал Сильнейшую палочку, и Рон с Гермионой уставились на неё с таким благоговением, что ему, даже в таком отупевшем и невыспавшемся состоянии, это было неприятно.

— Мне она не нужна, — сказал он.

— Что? — громко возмутился Рон. — Ты что, с ума сошёл?

— Да знаю я, что она могущественная, — устало произнёс Гарри. — Но со своей мне было лучше. Так что…

Он пошарил в мешочке, висевшем у него на шее, и вытащил две половинки палочки из остролиста, которые по-прежнему соединяло лишь тончайшее волоконце пера феникса. Гермиона сказала тогда, что её нельзя исправить, что повреждение слишком серьёзное. Он знал одно: если это не поможет, то не поможет уже ничто.

Он положил сломанную палочку на директорский стол, прикоснулся к ней самым кончиком Сильнейшей палочки и произнёс:

— Репаро.

Половинки соединились, и из палочки вылетели красные искры. Гарри понял: у него получилось. Он взял свою палочку из остролиста с пером феникса, и его пальцы ощутили внезапное тепло — казалось, рука и палочка радуются своему воссоединению.

— Я положу Сильнейшую палочку, — обратился он к Дамблдору, который смотрел на него с бесконечной любовью и восхищением, — назад, туда, откуда она была взята. Пусть остаётся там. Если я умру своей смертью, как Игнотус, то её сила разрушится, верно? Предыдущего хозяина никто не победит, и так с ней будет покончено.

Дамблдор кивнул, и они обменялись улыбками.

— Ты уверен? — спросил Рон. Он смотрел на Сильнейшую палочку, и в его голосе звучала еле уловимая нотка вожделения.

— Я думаю, что Гарри прав, — тихо произнесла Гермиона.

— От этой палочки больше неприятностей, чем она того стоит, — сказал Гарри. — И честно говоря, — он отвернулся от портретов, думая уже только о кровати с пологом, которая ждёт его в гриффиндорской башне, и спрашивая себя, не принесёт ли ему туда Скрипун бутерброд, — неприятностей мне уже хватило на всю жизнь.

Осень в этом году наступила как-то неожиданно. Утро первого сентября было хрустящим, как яблоко, и, когда небольшая семья, лавируя в толпе, пересекала шумную улицу, направляясь к громадному закопчённому вокзалу, выхлопной дым машин и дыхание пассажиров паутиной поблёскивали в холодном воздухе. На самом верху каждой из нагруженных тележек, которые толкали родители, дребезжали большие клетки, в них возмущённо ухали совы. Готовая расплакаться маленькая рыжеволосая девочка плелась позади своих братьев, цепляясь за руку отца.

— Осталось совсем немного, и ты тоже поедешь, — сказал ей Гарри.

— Два года, — всхлипнула Лили. — Я сейчас хочу!