Святослав Логинов - Мёд жизни

— Знаю я вашу работу! Как Антонина Ивановна в отпуск уходит, так он мигом на бюллетень, так что все обязанности на мне — и ничего, справляюсь. А что обедать он не ходит, так бездельничать можно и без обеда. Вот сегодня, наглядный пример: считает товарищ Малявин потребление электроэнергии. Там надо всего четырнадцать чисел сложить. Он складывает на калькуляторе, а я рядом сижу, мне все видно. Ежу понятно, что соврал: цеха данные до первого знака дают, а у него в окошке после запятой две цифры болтаются... Нет, досчитал, проверяет. И видно, как он по клавише не ту цифру мажет. На третий раз верный ответ получил, но с первыми не совпадающий, так он стал четвертый раз пересчитывать. И опять соврал. Обедать он, может, и не ходил, но потребление так до сих пор и не сосчитано. Гнать такого работничка! Он только и умеет, что спать на рабочем месте, да масляными глазами под блузку заглядывать.

— А нечего блузку распахивать! — вдруг вмешалась Антонина. — А то устроила декольте до самого пупа. Тут у ней ножки — там у ней ляжки!.. Не сотрудник, а западный секс!

— Это же прекрасно! — возопил Рак-Миропольский. Ему, как молодому специалисту, сокращение не грозило, и юный бездельник, чувствуя себя в безопасности, наслаждался происходящим.

— И вообще, — продолжала Мадарась, — что вы накинулись на человека? Дали бы до пенсии доработать.

— Вы, Антонина Ивановна, беспокойтесь, чтобы вам ваши полгода до пенсии досидеть позволили, — внушительно произнес Цветков. — А Малявину еще восемь лет трубить.

«Семь лет и одиннадцать месяцев», — пытался поправить Виктор Андреевич, но вместо этого окончательно стушевался и затих. Ясно же, что там уже все решено, и коллектив созван для проформы.

Он желал одного — чтобы скорее кончился этот дурацкий сон, хотелось проснуться, пусть даже в темнице Фартора, лишь бы подальше отсюда. И еще мучило горькое чувство: «Светик, Светик, как ты могла решиться на подобный удар, пойти на предательство... И это после всего, что было у нас...»

Дальше Виктор Андреевич не слушал, не обратил даже внимания на пробежавшую мимо Кузьминову, лишь вздрогнул от грохота захлопнувшейся двери. Подумал вяло, что и ему надо бы уйти благородно, с достоинством, но остался сидеть.

Собрание набирало обороты словно электромясорубка. Едва возникала заминка, Цветков подбрасывал новую фамилию. Ополовинили бюро охраны природы, прошлись по вентиляционной группе (Зозулевич, впрочем, уцелел), заглянули в группу конструкторов. Всего получилось семь жертв.

— А если захочет подать заявление товарищ Рак-Миропольский, — подвел итоги Цветков, — то администрация возражать не станет.

— Да нет, я пока обожду... — зевнул молодой специалист. — Вот годика через два...

— Годика через два с тобой другой разговор будет! — рявкнул благостно молчавший Паскалов, и на том собрание закончилось.

Домой Виктор Андреевич вернулся смурной и, не переодевшись, уселся перед выключенным телевизором. Жить не хотелось. Болело в груди, чуть выше желудка, представлялись собственные похороны, печальные лица сослуживцев, плачущая Светочка, шепоток: «Замучили человека, в могилу свели...»

Понимая умом несерьезность подобных фантазий, Виктор Андреевич гнал их, пытался вызвать в памяти образ Тургора, но тот отгородился глухой стеной и не пускал. Очевидно, Виктану удалось исчезнуть из темницы, и сейчас его не было нигде, и, значит, Тургор был закрыт для страдающего Виктора Андреевича.

В прихожей раздался звонок — Таисия обычно звонила в дверь, хотя у нее был свой ключ. Виктор Андреевич вернулся в кресло.

«И не поинтересуется, как дела», — обижено подумал он и тут же ужаснулся мысли, что Таисия могла спросить его о работе, и ему пришлось бы отвечать.

Из кухни потянуло борщом. Слева под ребрами заболело сильнее.

«Подохну — никто и не заметит», — резюмировал Виктор Андреевич.

— Обедать иди, — позвала Таисия.

После тарелки борща в груди отпустило, жизнь уже не казалась столь ужасной. В конце концов, увольняют его еще не завтра, а в худшем случае, через месяц, и компенсация при увольнении по сокращению за два месяца выплачивается, и стаж не прерывается. За это время он что-нибудь придумает, устроится на другую работу — энергетики везде нужны — сделает свое изобретение и внедрять его будет не здесь, а на новом месте, в каком-нибудь совместном предприятии. И запатентует на свое имя — так теперь можно. Приглашения пойдут от инофирм, зарубежные поездки, дома компьютер и видеомагнитофон. А на бывшем его заводе все останется по старинке, прогорят они со своей арендой и разорятся. Светочка Соловкова, безработная, придет в слезах в его кабинет (а он уже будет президентом фирмы), и он ей скажет...