Констанция не спеша трусила вперед — она словно бы просто гуляла, а не тянула за собой тяжело нагруженную тележку; крепкая ясеневая дубинка лежала, забытая, в ногах Матиаса. Василика, склонившись на плечо Матиаса, дремала под мерный, усыпляющий рокот голосов отца и Джона Черчмауса и под гудение ночных насекомых, что роились над лугами в благовонном воздухе летней ночи. Лето Поздней Розы… Василика мысленно снова и снова повторяла эти слова. Старый розовый куст, что рос в саду аббатства, в эту пору обычно был уже усыпан алыми цветами, но в этом году почему-то не торопился расцветать. Куст до сих пор стоял с нераскрывшимися бутонами, хотя была уже середина июня, — такое случалось крайне редко и всегда предвещало необычно жаркое лето. К примеру, старый Мафусаил мог припомнить только три таких лета за всю свою длинную жизнь. Поэтому в летописи аббатства это лето и записали как лето Поздней Розы. Головка Василики склонялась все ниже и ниже — она спала.
Старая тележка мягко катилась вперед по пыльной дороге. Они проехали уже больше половины пути от аббатства до развалин церкви святого Ниниана, где жил Джон Черчмаус с семьей, как жили до него его отец, дед и прадед. Матиас дремал. Даже Констанция, борясь с дремотой, брела все медленнее и медленнее. Тележка и ее пассажиры были словно околдованы магией летней ночи. Их дремоту и сон внезапно прервал стук копыт. Становясь все слышнее, он, казалось, шел со всех сторон, земля под ногами дрожала и гудела.
Какое-то шестое чувство подсказало Констанции, что лучше всего убраться с дороги и спрятаться. Барсучиха рванулась в сторону. Она стремительно протащила тележку в просвет между кустами боярышника, вниз по скату канавы; упираясь лапами в землю, она придерживала тележку на месте, пока спрыгнувшие на землю Джон Черчмаус и отец Василики не закрепили колеса камнями. У Матиаса рот открылся от изумления: по дороге галопом неслась лошадь с расширенными от страха глазами и развевающейся гривой; на ухабах, раскачиваясь из стороны в сторону, подскакивала телега с сеном. В сене кишели невиданной породы крысы: огромные дикие твари, каких Матиас никогда прежде не видел. Мускулистые, покрытые татуировками лапы чужаков сжимали пики, ножи, копья, длинные ржавые палаши. На задке телеги стоял подбоченясь самый огромный и свирепый из них, словно явившийся прямиком из ночного кошмара. В одной его лапе был длинный шест с насаженным на него черепом хорька, а другой он держал свой толстый, огромный хвост, щелкая им, как бичом. Безумно хохоча и выкрикивая какие-то ругательства, он лихо раскачивался взад и вперед, удерживая равновесие. В мгновение ока — так же внезапно, как появились, — телега и лошадь исчезли в ночи.
Взяв дубинку, Матиас выбрался на дорогу, лапы его дрожали. В воздухе еще кружились, плавно опускаясь на землю, клочки сена. Вскоре Констанция вытянула тележку назад на дорогу. Василика помогала матери и миссис Черчмаус успокоить расплакавшихся от страха малышей. Тележка стояла на дороге в облаке оседающей пыли.
— Вы видели?
— Видеть-то видел, но не могу поверить своим глазам!
— Откуда они взялись? С луны, что ли?
— Скорее из преисподней!
— Ну и крысы! До чего же огромные!
— А тот, сзади! Ни дать ни взять — сам дьявол!
Видя, что Матиас еще не пришел в себя, Констанция приняла командование на себя и развернула тележку кругом.
— Думаю, нам лучше вернуться в аббатство, — сказала она твердо. — Все равно надо немедленно рассказать обо всем отцу настоятелю.
Признавая правоту барсучихи, Матиас смирился с ролью ее заместителя.
— Согласен, — сказал он. — Василика, полезай в тележку и займись малышами. Мистер Филдмаус, мистер Черчмаус, вы пойдете впереди, рядом с Констанцией.
Мыши молча подчинились. Тележка тронулась в обратный путь. Матиас сидел сзади, охраняя тыл. Крепко сжимая дубинку, он зорко глядел на дорогу.
Лошади посчастливилось: она осталась невредимой. Крысам повезло значительно меньше. Шарахаясь от одного края дороги к другому, лошадь с шорами на глазах не заметила двух каменных воротных столбов на обочине. Телегу занесло, и она врезалась в столб. Оглобли с треском сломались, и лошадь понеслась дальше, волоча за собой вожжи, постромки и обломки оглоблей. Клуни в который раз спасла его молниеносная реакция — он вовремя спрыгнул на землю, по-кошачьи приземлившись на все четыре лапы, а телега, опрокинувшись, рухнула в канаву; окованные железом колеса продолжали нелепо вращаться в воздухе.
Читать дальше