Максим Далин - Лестница из терновника-3. Прогрессоры

Взрослые даже торговаться перестали, прислушались. Оно так часто бывает. Приезжает человек из дальних стран, рассказывает о всяких чудесах, кто-то уходит с ним — что такое подростки для клана? Ещё не члены клана — уже не милые дети, которых все любят. Кто вспомнит ушедшего подростка? Даже мама и отец не выкажут печали — ты ушёл и был убит в Доброй Тени, ты проиграл, стал чужой Матерью… ты ушёл искать сказочных мест и пропал.

Подросток — как щенок. Он не на привязи. Он ничей. Ему запахло — он убежал. С ним случилась беда — сам виноват. Лишь бы не нарушал законов клана, лишь бы повиновался и работал, пока не пришло его время, но когда время пришло, подросток — перекати-поле.

Взрослые обсуждали тех, кто ушёл и исчез, не называя имён. Какая разница, как звали потерянных подростков? Какая разница, что с ними стало? Эти, потерянные, были — неудача, неприятность, дань судьбе. Счастливцы возвращаются, приводят женщин, становятся настоящими, а несчастливцы — неизбежный отброс. К какому-то клану нори-оки они прибьются — но это уже не наше дело. Отрезанный ломоть.

В клане всегда слишком много подростков. От них всегда слишком много хлопот, они едят больше, чем хотелось бы, а работают хуже, чем хотелось бы. Чем подросток старше — тем он бестолковее; приходит его время — он становится рассеянным, витает в облаках, мечтает о чужаке, с которым скрестит клинки. У него подгорает еда, он теряет козу на пастбище, он валяется на пузе, вместо того, чтобы дело делать. Бросовое время в человеческой жизни — подросток.

Отец, впрочем, кажется, чуть-чуть огорчился бы, если бы потерял Кирри. Может, мама бы всплакнула тайком. Но у них ещё шестеро — не говоря о Мэдди, старшем, счастливце, Воине, который привёл жену. Что такое для большой семьи бедолага-Видги, имя которого не вспоминают уже третий год — и что такое Кирри, в конце концов? Ведь и Кирри может проиграть — и стать отцу и маме навсегда чужим.

А Кирри оглядывался по сторонам. На посёлок из кибиток, никогда не снимаемых с широких телег, чтобы песчаные змеи и скорпионы не заползли к спящим — лоскуты верблюжьих шкур на деревянных каркасах-рёбрах разноцветные, трёпанные-перетрёпанные… На козьи сараюшки — клок шкуры на четырёх палках, а под ним — огороженная пыль, смешанная с навозом. На унылых, тёртых нелёгкой жизнью упряжных верблюдов, флегматично жующих скудную колючку, и так уже обгрызенную. На деревянную статую Отца-Матери, почерневшую от времени и масла. На серый от солнца вельд, на детей, щенков и молодых коз, возящихся в пыли. На бурую, узкую и извилистую ленту реки Хинорби, воду откуда надо долго кипятить, чтобы не маяться животом — в которой и вправду живёт рыба-костоглод и плотоядные пиявки… откуда Кирри притащил и вскипятил столько воды, что и смотреть в ту сторону неохота…

Где-то за вельдом и песками — волшебный город Чангран…

— Вот, глядите, в какой одежде будет ходить, — доносился до слуха сквозь мечты голос купца. — С мечом из лучшей стали, да в каких ножнах! Солнце! Лепёшки из вашей травы-хибиб ему есть уж никогда не придётся — в Чангране каждый день мясо едят, мёд, а мука для лепёшек там уж не из бурьяна, какой растёт в вельде… Да, и вот что. Мне-то важные люди будут дарить подарки за поединки их детей с теми, кто точно не родня — так и я вам подарю, мне не жаль. Гляди, почтенный человек: вот меч — твой. Да ещё — ружьё с сотней патронов, новое ружьё, такие нынче и в Чангране-то не у всех…

Вот когда Кирри понял, что он и вправду может увидеть сказочные страны наяву — когда его отец примерял меч к руке, а родичи рассматривали ружьё, с которым можно идти и на дракона, и на льва! Купил лянчинец для Кирри свободу.

Только на душе было как-то странно и смутно: то ли тревожно, то ли счастливо. А мама сказала: «Всё равно ещё никому не удавалось удержать от безрассудств подростка в возрасте», — но не дотронулась. И Кирри, который неистово надеялся, что она дотронется и, может, обнимет — чтобы захотелось остаться, ждать две луны до битвы в Доброй Тени — только вздохнул и решил.

Окончательно.

Родня и соседи судачили. Дядя Шидли предлагал купцу взять в Чангран своего Хэтти, но купец отказался. Тётя Оми болтала, что чужаки, может, и убивают нори-оки, просто для забавы — но её мало кто принимал всерьёз: зачем дарить меч, на который можно купить десяток верблюдов, чтобы потом убить того, чью жизнь на меч выменяли? В чём корысть?

А купец дал Кирри башмаки — и надел на его шею то самое ожерелье. И смотрел как-то странно, будто жалел, что стар и никто, что не может скрестить с Кирри клинка. С восхищённым сожалением, как-то так. И компания небожителей из другого клана нори-оки, парней, которые могли бы стать соперниками Кирри в Доброй Тени, перестала коситься.