Орсон Кард - Седьмой сын

«Никак не вспомнить, что ж он там кричал. Если б я вспомнил, что именно он кричал, то понял бы, почему стою посреди леса, на дороге, окруженной покрытыми снегом деревьями».

Преподобный Троуэр посмотрел на руки, посмотрел на деревья. Каким-то образом он убрел на полмили от дома Миллеров. Совершенно позабыв захватить накидку.

Но затем правда открылась ему. Дьявола обмануть не удалось. Сатана перенес его сюда в мгновение ока, не позволив уничтожить Зверя. Троуэр прозевал возможность обрести величие. Он прислонился к ледяному черному стволу и горько разрыдался.

Кэлли вошел в комнату, держа нож и пилу наперевес. Мера собрался было покрепче ухватить ногу Элвина, как Троуэр неожиданно поднялся и стрелой вылетел из комнаты, будто ему вдруг страшно приспичило по нужде.

– Преподобный Троуэр, – крикнула вслед мама. – Куда это вы?

Но Мера все понял.

– Пускай идет, ма, – сказал он.

Они услышали, как передняя дверь открылась и по крыльцу простучали тяжелые шаги священника.

– Кэлли, иди закрой дверь, – приказал Мера.

Впервые Кэлли без малейшего возражения повиновался. Мама взглянула на Меру, затем на папу, потом снова на Меру.

– Никак не пойму, чего это он убежал, – произнесла она.

Мера улыбнулся ей и повернулся к папе.

– Но ты-то понял, да, па?

– Может быть, – нахмурился тот.

– Видишь ли, – объяснил маме Мера, – ножи и этот священник не могли находиться в одной комнате одновременно с Элом-младшим.

– Но почему? – воскликнула она. – Пастор же хотел делать операцию!

– Ну, сейчас он этого точно не хочет, – пожал плечами Мера.

Нож и пила лежали на одеяле.

– Па, – позвал Мера.

– Только не я, – ответил он.

– Ма, – обернулся Мера.

– Не могу, – сказала она.

– Что ж, – сдался Мера. – Придется тогда мне освоить ремесло хирурга.

Он поглядел на Элвина.

Лицо мальчика приняло смертельно бледный оттенок, сменивший лихорадочный румянец на щеках. Положение с каждой минутой ухудшалось. Однако Элвину удалось-таки выдавить из себя подобие улыбки и прошептать:

– Видимо, так.

– Ма, будешь оттягивать кожу.

Она кивнула.

Мера взял нож и прижал лезвие к нижней черте.

– Мера, – шепнул Эл-младший.

– Да, Элвин?

– Я выдержу боль и ни разу не дернусь, если ты будешь свистеть.

– Я не могу одновременно резать и придумывать мелодию, – возразил Мера.

– А и не нужно никакой мелодии, – сказал Элвин.

Мера всмотрелся в глаза мальчика. У него не было выбора, и он поступил, как его просили. Ведь нога принадлежала Элу, а если ему хочется, чтобы его оперировал хирург-музыкант, так тому и быть. Мера глубоко вздохнул и принялся насвистывать – не мелодию, отдельные ноты. Он снова приложил лезвие к черной черте и начал резать. Сделав легкий надрез, он остановился, поскольку услышал судорожный вздох Элвина.

– Продолжай насвистывать, – выдавил Элвин. – И режь прямо до кости.

Мера засвистел. На этот раз он рубанул сильно и глубоко. Прямо до кости. Глубокий разрез разошелся по сторонам. Мера подрезал ножом углы и поднял кожу вместе с мускулами. Сначала кровь хлестала фонтаном, но очень быстро остановилась. Элвин, наверное, сотворил внутри себя что-то такое, что остановило кровотечение, решил Мера.

– Мать, – окликнул папа.

Мама наклонилась и отогнула кровавый лоскут плоти. Дрожащими пальцами Эл провел две линии на покрытой красными потеками кости ноги. Мера положил нож и взял пилу. Впившись в кость, она издала противный скрипучий хруст. Но Мера насвистывал и пилил, пилил и насвистывал. Вскоре зараженный кусочек оказался у него в руках. Он ничем не отличался от обычной кости.

– Ты уверен, что я правильно отрезал? – спросил он.

Эл медленно кивнул.

– Я все вырезал, ничего не осталось? – уточнил Мера.

Несколько мгновений Эл сидел молча, а потом опять кивнул.

– Может быть, мама пришьет кожу обратно?

Эл ничего не сказал.

– Он потерял сознание.

Снова заструилась кровь, понемножку заполняя рану. Из подушечки, которую мама специально носила на шее, торчала иголка с ниткой. Не теряя времени, Вера приложила кожу обратно и ровными, глубокими стежками стала пришивать ее.

– Продолжай свистеть, Мера, – приказала она.

Он свистел, а она шила. Вскоре рану перебинтовали, и Элвина уложили на спину – мальчик спал сном младенца. Поднявшись, они склонились над кроватью. Папа положил руку на лоб мальчика, нежно, чтобы не побеспокоить сон.

– По-моему, лихорадка ушла, – сказал он.