Андрей Астахов - Крестоносец

- Плохо же ты знаешь мой мир, ведьма, - сказал я. Опьянение и злость сделали свое дело, и меня понесло. - Бедные вы, страдальцы, детишками своими платите за свою гребаную свободу! Веками платите. Чего же не восстали, не дали своему желанию освободиться выход? Вы-то чего свои желания не реализуете, а? У вас жестокий мир, согласен. Но в нашем мире крови, горя и смерти не меньше, чем в вашем, уж поверь. Куда больше у нас случается смертей. Когда мой дед был ребенком, у нас была война. В ней погибло шестьдесят миллионов человек за шесть лет. Шестьдесят миллионов, слышишь ты? Да во всем вашем сраном Паксе столько народу не наберется, если даже с вампирами считать! Людей убивали как скот, тысячами тысяч. И не тупо резали ножами, как в вашем мире, хотя и такого было в избытке. Их убивали индустриально. Знаешь, что это такое? Специально строили огромные комлексы, где все было до мелочей просчитано - как быстро, эффективно и с наименьшими затратами прикончить много народу, да еще на этом заработать. Как говорится, мертвое дело - живая копейка! Привозили туда людей, и начиналось. По нескольку сот душ - женщин, мужчин, детей, стариков, - загоняли в особые комнаты и душили там газом. А потом перерабатывали, как убоину. Жир на мыло, волосы на матрацы и рыболовные сети, кожу на перчатки, кости на удобрение, золотые зубы на переплавку. И так партия за партией. По десять-двенадцать тысяч душ изо дня в день, сечешь? А под занавес двумя атомными бомбами снесли к хренам собачьим два города вместе с жителями. И до того в нашей истории много интересного и веселого было: и пирамиды из черепов, и рабство, и башни из людей, переложенных известью, и целые рощи из посаженных на кол пленников. Мы, саларды, как ты нас зовешь, в любом мире умеем убивать с фантазией. Но после той, последней войны, у нас появилось такое оружие, которое не дало нам больше воевать. Просто не позволило. Кто бы его в новой войне ни применил, кирдык пришел бы всем. И вот лет эдак семьдесят уже мы живем тихо и спокойно. Так, постреливаем друг в друга понемногу, но на большую войну не отваживаемся.

- Ну, видишь, - ввернула Элика, - опять же не решаетесь на что-то великое. Это и есть никчемность.

- Правильно говоришь, может, мы стали никчемными, изнеженными, расслабленными, но хоть одной стоящей вещи научились - мы начали ценить хорошее. Хорошую жизнь стали ценить до паранойи, потому что в нашей истории было слишком много темного и кровавого, такого, что забыть бы надо, да не выходит. Понимаю, что ты думаешь - ты считаешь, что это страх. Да, страх. Инстинкт самосохранения. Наш мир отделяет от самоубийства одно нажатие кнопки. После наших ужасов ваши протухшие вампиры, Нашествия, напыщенные индюки-фламеньеры с их гонором, "грандиозные" сражения, где пара тысяч мужиков, обвешанных железом, мутузят друг друг друга в чистом поле палками по черепам, кажутся мне доброй сказкой, которую любящая мамочка рассказывает малышу на ночь! Может, когда-нибудь и ваш Пакс станет похожим на мой мир - в лучшем смысле слова. Но для этого вам очень сильно придется постараться и подружиться с головой, а не с чувствами, которые, как ты говоришь, не надо держать при себе. А если не сможете побороть в себе свою ненависть, свою гордыню и свои предрассудки - повторите нашу историю. И может, твой народ, еще добрым словом помянет времена, когда платил живую дань магистрам Суль!

- Ну, вот таким ты мне нравишься куда больше, - с удовлетворением в голосе сказала эльфка. - Со звериным блеском в глазах, со сжатыми кулаками и ненавистью в голосе. Оказывается, тебя можно завести. Но для этого тебя все время приходится зажимать в угол. Как тогда, в Паи-Ларране. Я ведь знаю, что там случилось. И одобряю твой поступок. Только помни, что если ты не станешь другим, всякий в этом мире будет считать своим долгом обоссать твой цветок.

- Пусть попробует. Вот тогда и посмотрим, кто никчемен, а кто нет.

- Конечно, ведь ты за Домино готов всем глотку перегрызть.

- Готов и перегрызу. И давай не будем говорить о Домино. У меня душа болит, когда я думаю о ней. Мы сидим здесь в тепле и безопасности, а она находится где-то во враждебном городе. Ей нужна защита, моя помощь, а я...

- Сиди! - властно приказала эльфка, взяв меня за руку. В ее глазах и голосе появился лед. - Вот еще одно доказательство того, что ты совершенно не знаешь свою возлюбленную. Если Домино и нужна чья-то помощь, то только не твоя.

- Элика, ты всерьез хочешь меня разозлить?

- Не раздувай ноздри, как рассерженный бычок, и послушай меня. Домино - маг, арас-нуани. Причем боевой маг. Она одна стоит сотни воинов, если не тысячи, и так просто ее никому не одолеть. С холодом, голодом, страхом и одиночеством мы, виари, умеем справляться куда лучше вас, салардов. Оставь свои глупые причитания. Сейчас, в эту бурю, ты ее все равно не отыщешь. Просто схватишь смертельную простуду, и мне придется насыщать твою кровь волшебным огнем, а это очень больно! На вот, выпей, - Элика протянула мне кубок с остывшим кевеленом. - И расскажи еще о своем мире.