Александр Прозоров - Храм океанов

— Когда это случится? — спросил Сахун.

— Боги проверяют результат на двадцатый день после рождения новой провидицы. Будь готова и постарайся их не разочаровать.

— Она сможет! Она ответит! — горячо воскликнул юноша.

— Ответит, — спокойно согласился страж богов. — Я в нее верю.

Разумеется, он знал, что испытания восьмая провидица не пройдет. Слишком уж мало поколений отделяло ее от простых смертных. Но богам нужны правдивые ответы. Поэтому страж должен сделать так, чтобы восьмая показала на испытании все способности, которыми только обладает. Чтобы не отчаялась раньше времени, не сдалась — но и не расслаблялась.

Да и хорошие кормители при Родильном древе богам тоже нужны. Юный раб оказался неплохим, заботливым. Надо же такое придумать — одежду воспитаннице сшил из утаенных шкур! Из него должен получиться отличный работник. Такой, что даже самых слабеньких и болезненных выхаживает. Если после забоя первых выкормышей не «перегорит», если научится переносить свои чувства, свое старание на новых воспитанников — то станет для гнездовья сущей находкой. Не менее ценной, нежели сама предсказательница. Сейчас важно со строгостью не перегнуть, чтобы не отбить у мальчишки охоту к работе и хотя бы исподволь к будущему испытанию подготовить, дабы потом не сломался…

— Слушай меня, раб… — кивнул Сахуну нуар. — Я прощаю тебя за кражу, раз ты старался не для себя. Заканчивай шитье. Все предсказательницы рождаются одинаковыми. Если эта разочарует богов и отправится к забойщикам, одежда пригодится следующей. Осенью туника будет очень кстати.

Юноша вскинулся, намереваясь что-то возразить, но страж жестом остановил его порыв:

— Держите тунику, кожа сохнет! Как бы не стянулась. Тогда придется все переделывать. Восьмая, ты красива. Надеюсь, ты пройдешь испытание, и эта туника останется твоей, пока не истреплется.

— Да-да, боги будут довольны! — подтвердил смертный.

«Наивный мальчик! Он все еще не понимает, что даже в случае самого большого успеха эта женщина никогда не будет принадлежать ему. Дрожит, боится, старается. Но ведь восьмую все равно заберут. Если не забойщики, то боги или нуары гнездовья, куда ее отправят работать. Родильное древо — это всего лишь место появления на свет. Готовься, юноша, отныне вся твоя жизнь будет чередой расставаний с теми, к кому привязался всем сердцем. А если не привязался — ты плохой кормитель.»

Но вслух ничего этого страж не сказал. Он только одобрительно кивнул, вскользь осмотрел стены и вышел за полог.

По крайней мере, за этот шатер он мог быть спокоен. Молодой работник у своей воспитанницы ни царапинки не допустит. А ведь немало и таких, кто новорожденным разве только похлебку даст поутру, да воды через раз принесет. Чего стараться, если все равно «в котел»? Вот тут точно глаз да глаз нужен, если не хочешь, чтобы старания богов прахом пошли.

— И ведь ящерам лентяев не скормишь, — буркнул себе под нос нуар. — Не хватает кормителей в гнездовье! Так не хватает, что хоть забойщиков к плодам отправляй!

В шатре же после уходя стража богов надолго воцарилось молчание. Пока Волерика не призналась:

— Я не смогу. Я не знаю, как смотреть в будущее и что-то предсказывать. Меня… Что со мной сделают, Сахун? Это будет больно?

— Ты должна, — ответил ей кормитель. — Обязательно должна!

— Что со мной сделают? — снова спросила она. Глаза женщины заметно повлажнели.

— Я не допущу этого, — мотнул головой Сахун. — Не позволю!

— Такова воля богов, — ответила рожденная Древом. — Мы должны исполнять ее, а не спорить.

Мысль о безусловном подчинении богам вкладывалась в сознание всех их творений так же глубоко и надежно, как необходимость дышать или утолять жажду. Отказаться умереть по их воле было для Волерики так же нелепо, как летать без крыльев или ходить вниз головой. Ее страшил лишь способ исполнения этого обязательства. Быстро или медленно? Придется мучиться — или она ничего не успеет почувствовать?

— Посмотри мне в глаза. — Сахун взял ее лицо в ладони и притянул близко-близко к своему. — Ты не умрешь!

— Умру. Я все равно умру… — Эта простая мысль внезапно сделала бессмысленными все те запреты, что останавливали ее желание весь минувший день. Она все равно умрет — так зачем и чего еще можно опасаться?

И это слово — «умру» — превратилось в первый в их недолгой жизни, преступный поцелуй. Запрет рассыпался, как гнилая деревяшка под ударом горного селя, и шатер стал местом горячей страсти между изделием холодного разума и порождением звериной природы.