Александр Мазин - Мой друг Тролль

Полированные мраморные ступеньки были заплеваны и засыпаны окурками, но Сережа по этому поводу не высказывался, поскольку давно уже уснул в уголке прямо на полу. Несмотря на двенадцатый час, на улице было совсем светло. На бледно-голубом небе висела огромная яркая луна.

— Такое странное имя — Лейка…

— Вообще-то она Лейла, — уточнила темноглазая. — Но ее с первого класса Лейкой зовут. Все привыкли, и она тоже.

Темноглазая еще что-то говорила, но Катя ее перебила:

— Я говорю: хорошая она, ваша Лейка! Помогла мне найти жилье, абсолютно бескорыстно!

— Ха! — фыркнула темноглазая, качнулась, едва сохранив равновесие. — Бескорыстная! Будешь теперь сидеть сторожем на чердаке с дырявой крышей. А у Лейки, между прочим, своя квартира есть, трехкомнатная, — продолжала темноглазая с откровенной завистью. — Она там сейчас одна живет — родители уехали! Небось к себе тебя жить не пригласила…

Потом Катя обнаружила, что на улице (надо же!) — все-таки стемнело!

Последнее воспоминание: всё, как в тумане, а из тумана голос толстого Сережи:

— …А «Кровавая Мэри» делается так…

Катя открыла глаза и увидела над собой потолок. Потолок нависал как-то неестественно низко. Так близко, что можно было рассмотреть все трещины, черные пятна плесени, отслоившиеся чешуйки мела и серые комья паутины. Из широкой трещины вылез мохноногий паук и побежал по потолку. Катя следила за ним, как зачарованная.

«Надеюсь, он не упадет мне на лицо», — промелькнула мысль.

Паук оправдал надежды. Он добежал до стены, располагавшейся по отношению к потолку под необычным тупым углом, забрался в гущу роскошной паутины и затаился. У паука начался рабочий день.

«Где это я?» — подумала Катя.

Голова соображала плохо, да и болела к тому же.

Не дома, это точно. Всё незнакомое: косой потолок, три окна в ряд, посередине — балконная дверь; паркет совсем разбитый, какой-то серый; на одной стене следы недоделанного ремонта, на другой — обрывки древних обоев. Большая пустая комната неправильной формы. Из мебели только стул, на котором висит ее одежда, и тахта, на которой и лежит Катя.

Все окна раскрыты. Стекла в них — закопченные до полной непрозрачности. Снаружи — обычный уличный шум: автомобили, шаги и голоса. Громкое курлыканье голубей.

«Я в Питере, — напомнила она себе. — Но это что за гадючник? И как я здесь оказалась? Кто меня сюда притащил? И, кстати, — кто меня раздел?»

Нет, раздевалась она вроде сама. Имеется такое смутное воспоминание.

Ничего себе, приключеньице! Такого с ней прежде не бывало.

Очень хотелось пить.

Катя вылезла из постели, поглядела на часы — около десяти утра. Поглаживая ноющую голову, Катя накинула рубашку и побрела на кухню. Напилась прямо из крана, потом подошла к окну и выглянула наружу. Снаружи было что-то вроде здоровенного балкона, широкого, длинного, огороженного каменным барьером и заляпанного голубиным пометом. Сами голуби тоже имелись в изобилии.

Когда Катя перелезла через подоконник, ближайшие вспорхнули и отлетели подальше.

Катя подошла к перилам. Собственно, это был не балкон, а просторная забетонированная площадка, часть крыши, огороженная примерно метровой высоты барьером из толстых столбиков с перилами. Слева — глухая стена, справа — панорама ржавых крыш: трубы, антенны, слуховые окна… А внизу — отвесный обрыв улицы, вернее широкого сверкающего проспекта, по которому нескончаемой рекой текли машины и пешеходы. При виде этой картины у Кати даже на некоторое время голова перестала болеть.

«Вылитый Монмартр!» — почему-то подумала она с восхищением, хотя во Франции, да и вообще за границей, ей бывать пока не приходилось. И внизу был не Монмартр, а самый настоящий Невский проспект. Тоже неплохо.

«Мансарда, — всплыло в Катиной голове. — Сережа. Офисы от ста квадратных метров. Всё, вспомнила. Я теперь здесь живу».