Елена Грушко - Моление колесу

Но где же сами люди?! Обо всем, теперь понятно, знает эта Вера Королева… И ясно, что с ней ухо надо держать востро, а оружие наготове. Они снова бросились в путь, но страх холодил сердца, поэтому какие-то полверсты растянулись на несколько километров. Но вот наконец-то впереди открылась поляна, узкая речка, огород-сад по берегу и — бревенчатая избушка, светившаяся сквозь ветви осин и черных берез.

Постояли. Вершины деревьев задыхались от солнца и грохота ветра, а здесь, у корней, у папоротников, у грибниц, было сыро и тихо.

Да, тихо. И никого.

— Оружие приготовить, — негромко скомандовал Альфа, и Сигма сунул руку за пазуху, словно его обуяла чесотка.

И вдруг из-за кустов выскочило что-то, метнулось через тропу…

Ударила молния — Бета опустил руку с оружием.

Гамма выругался севшим голосом.

Зверек, которого влет, с быстротой и меткостью робота, сбил Бета, очень напоминал зайца — только не серого, не белого даже, а зеленого цвета!

Зеленого — как трава, как листья, как, чудилось, самый воздух здесь, как все это дикое, непостижимое лесное празднество…

И вдруг Бета содрогнулся, словно и его прострелило — но только мыслью. Диковинной, будто бы вовсе и не его, чужой какой-то мыслью: все здесь мгновенно — и вечно. Эта красота странна — и безусловна. Она бессмысленна — и необходима. И она-то пребудет всегда, она-то возродится, даже если человек всю землю обратит в место захоронения. Возродится — и тогда уж не оставит на лице планеты и морщинки памяти о роде людском! Занялся дух, что-то томило, какая-то тоска ядовитая… Но он не ушел дать волю памяти, потому что на веранде избушки, меж точеных столбиков, показалась статная женская фигура.

Она!

Всплеснув руками, женщина бросилась вдоль речки и с разбегу рухнула на колени, схватила опаленный зеленый комочек; прижала к груди со слезами:

— Пашка! Глупый! Зачем ты к ним?! Бедный ты…

«Пашка? Почему Пашка?» — разом подумали все четверо.

— Ну ладно. Королева. Хватит причитать. — Тон Сигмы суров. Встань-ка да ответь нам на пару вопросиков. Думаешь, живешь в лесу, молишься колесу, так и спросу с тебя нет?

Она не шелохнулась. Тогда Гамма раздраженно тряхнул ее за плечо. И вскрикнул невольно: от неловкого движения рука повисла плетью!

А женщина бережно уложила зеленого зайца на траву и встала с колен, по-прежнему не поднимая глаз. То ли слез своих застыдилась, то ли омерзительно было на людей, смотреть? И судя по тому, как напрягся ее рот, истинным было именно омерзение.

— Послушайте, Королева! — процедил Альфа. — Сюда, на Остров, в этом месяце было послано несколько человек. Вы их видели?

Она качнула головой.

— Остров не так велик. — В голосе Альфы зазвучал металл. — Вспомните хорошенько!

Опять медленно качнулась ее голова.

— Хватит врать! — вскричал очнувшийся от боли Гамма. — Где они? Мы нашли их вещи! Живы наши люди или… Говори!

— Да это же просто исчадие какое-то! — возопил Сигма. — Как ее только земля носит?!

— Лучше спросите, как она вас носит, — глухо произнесла женщина. — Вы-то разве люди? И разве людьми были те, кто приходил?

— А! — хором вскричали Бета, Гамма и Сигма; Альфа же резюмировал: — Вот и проговорилась! Значит, ты их все-таки видела? И если это твоих рук дело…

— Поедете с нами! — объявил Сигма. — Я как представитель районной…

И вот тут-то она вскинула глаза, и Сигма ощутил такую ломоту во лбу, словно с разбегу ударился о стену! Вера округло воздела руки, сверкнувшие на солнце, не то заслоняясь, не то защищая все лесное племя, но к ней уже метнулся разъяренный Бета — и на миг тоже застыл, когда встретился с нею взглядом. Но не могла же она смотреть в глаза всем четверым сразу! И, то и дело вскрикивая от боли, стараясь не глядеть на нее, они набросились, скрутили руки…

Все замерло в лесу. Чудилось, воздух остекленел…

И в эту тишину вдруг ударил незнакомый голос:

— Стойте!

Слово это забилось в головах, будто колокол, а сердца внезапно сделались стылыми… И тут хлестнуло ветром, да таким, что люди не выдержали его удара! Повалились наземь.

Столбами и колоннами вознеслись над ними деревья, трава захлестнула, опутала.

И почудилось, чьи-то думы и страсти истекают из земли, опьяняют, зачаровывают… Чистые души лесные…

День таял, словно огромный золотистый сугроб. Вот и настало время вечерней молитвой провожать солнце, отходящее ко сну.

— Осторожнее, малышня! — приговаривал Юрка, рассаживая поближе к себе зеленых зайцев. Старожилы — теперь, после гибели Пашки, их осталось девять — присматривали за новичками, показывали, как складывать лапки, куда смотреть. — Правильно, Борька!