Гайдн Миддлтон - Последняя сказка братьев Гримм

Когда он толкнул дверь чердака, солнечный свет, пробивавшийся через высокое окно в нише, освещал большую кипу льна возле узкой кровати, отражался от серебряных спиц прядильного колеса. Он почувствовал присутствие принцессы раньше, чем увидел ее.

Еще в дверях он опустил взгляд. Он видел ее только со спины, и изгиб ее тела заставил его задрожать. Она так грациозно лежала на изразцовом полу среди разбросанной соломы, и солнечное тепло ласкало ее верхнюю губу и плечо. Ее распущенные волосы были золотистыми, как лен, и играли серебристыми отблесками, вроде тех, что отражались от спиц колеса.

Как и говорил мажордом, подойдя ближе, он заметил на ее пальце несколько старых сгустков крови, уже превратившейся в пыль, от укола отравленным веретеном. Он отстегнул меч и бесшумно опустился на колени.

Наклонившись так, что его губы почти коснулись ее кожи, он легким дуновением сдул рыжеватые песчинки. Рана у нее на коже затянулась; большой палец был гладким, алебастрово-белым и безупречным, как и вся рука в коротком рукаве ее ночной сорочки цвета слоновой кости.

Чердак был таким тесным, что ему пришлось подняться, прежде чем найти место у колеса, вновь опуститься на колени и посмотреть на ее лицо. Дыхание его было неглубоким, прерывистым. Она же, напротив, дышала глубоко и размеренно, как ребенок, уснувший после долгой возни и беготни.

Он протянул руку и кончиками пальцев отвел прядь ее прекрасных волос и заправил ей за ухо. Он был рад, что она все еще спит. Если бы она взглянула на него, он бы не осмелился так долго тешить свой взор. Она казалась скорее изысканным могильным изваянием, нежели живой молодой женщиной. Лицо ее, покоившееся на вытянутой руке, было маленьким и правильным. Веснушчатый нос, скулы с румянцем и приоткрытые губы, розово-красный изгиб которых был таким чувственным, что, даже не успев понять, что делает, он наклонился ниже и прижался губами к ее губам.

Ему показалось, что колючки и кусты, хватавшие и удерживавшие других принцев, все превратились в плоть этой прекрасной девушки и теперь удерживали его. Казалось, она была всюду вокруг него, хотя соприкасались только их губы, и то легко и непорочно. Сердце его ответило жизни, остановленной внутри нее.

Она должна быть уже готова… Ни разу с начала его восхождения ему в голову не пришла мысль, что она не будет его, а он не будет ее. Не размыкая губ, он смотрел на розовато-лиловые полукружья ее век, и снова его охватила дрожь от ее неподвижности: ему не нужно было улыбаться, говорить, не нужно было извиняться и объясняться. Он не хотел никакого другого языка, только этот.

Он отстранился от лица и поцеловал ее безжизненную руку. Здесь был другой привкус — свежескошенной травы, меж тем как на губах ее ощущался вкус роз, омытых росой. Странно было чувствовать собственные бороду и усы, касавшиеся ее кожи, но запах ее теперь оставался с ним дольше, чем если бы он был чисто выбрит. Он лег, так что ноги его коснулись стены под нишей, и теперь мог провести губами по ее голени и по кромке ее сорочки.

Целуя, он касался ее ладонью, гладя стройные ноги, как будто стирая сон, проводя от лодыжек вверх. Рука его двинулась к внешней стороне бедра, талии, ребрам; ткань сорочки была невесомой под его пальцами. Он добрался до округлости ее груди. Сорочка была свободной и поднялась от движения его руки. Он наклонил голову туда, где были его пальцы, и когда его язык начал ласкать ее, она вздохнула.

Он не отпрянул, когда она пошевелилась. Тихие звуки, легкая дрожь в руках и ногах говорили о том, что она все еще спит. Но затем она чуть отодвинулась и перевернулась на спину.

Солнечные лучи, проникавшие через окно в нише, стали горячее. Принц смотрел, как выпрямляются ее ноги. Теперь было пространство, чтобы он мог лечь на солому рядом с ней. Ненадолго отпустив ее, он сорвал парик, который никогда не был ему впору, и бросил на лен. Снял синий, украшенный бисером камзол и тоже бросил рядом.

Рот его вновь нашел ее губы, язык проник между ними, слегка нажимая на ряд зубов. Рука его упорно пробралась к ее плоскому животу. Она еще раз пошевелилась, приподняв во сне голову, пока его язык не встретился с ее языком.

Солома плохо умягчала пол. В двух шагах стояла кровать, но она была слишком далеко. Колючки и кусты ее власти слишком быстро его поймали. Вспомнились слова мажордома — Ты не сойдешь вниз с той же улыбкой на лице, — но он тут же снова их забыл, потом что выгнулся над ней.