Гайдн Миддлтон - Последняя сказка братьев Гримм

Перед тем как они вошли в церковь Святой Елизаветы со шпилями по бокам, Гримм отправил Куммеля на почту с письмами. Несколько минут Августа надеялась, что случится чудо, и он сам решится заговорить о том, о чем она никак не отваживалась спросить. Но когда они вошли, он заговорил о церкви, о ее прекрасных памятниках и фресках.

Некоторое время они молча стояли у подножия статуи Святой Елизаветы пятнадцатого века в одном из боковых нефов. В Средние века ее так почитали, что сюда, поклониться мощам, прибывали паломники со всей Европы. Святая в богатом одеянии и с короной на голове возвышалась над Гриммом и Августой, держа в руках макет собственной церкви.

— Для аскетичной францисканской монахини, — не удержалась от улыбки Августа, — у нее потрясающий вид.

— В самом деле, — кивнул Гримм. — Сама она, несомненно, возненавидела бы такое изваяние. Но по происхождению она была принцессой, дочерью короля Венгрии. Возможно, статую заказали ее аристократические потомки…

И он пересказал некоторые легенды, связанные с ее именем. Но чем дольше Августа вглядывалась в прелестное застывшее лицо, тем меньше видела в нем святости и тем больше замечала черты принцессы, заточенной в этот высокий мавзолей, ожидающей дня, когда появится принц и поцелуем вернет ее к жизни. И тогда она радостно улыбнется, поставит макет своей церкви на пол и выйдет рука об руку со своим спасителем навстречу первым, за много веков, всполохам солнечного света.

У церкви их ждал Куммель. «Мы ткем, мы ткем…» Августа отчетливо услышала, как дядя вновь что-то бормочет. Это начинало ее раздражать.

— А-а, — наконец улыбнулась она, — из Гейне!

— Гейне! — слегка качнувшись, он быстро обернулся к ней. — «Песня силезских ткачей», не так ли? Как я мог забыть! Эта строчка давно мучает меня. Спасибо, милая, спасибо!

— Старая Германия, мы ткем тебе саван, — процитировала Августа норочито-грозным тоном.

— Тройное проклятье вплетаем в него… — подхватил Гримм. — Мы ткем, мы ткем… Хех! Что сталось с моей памятью?!

Августа почувствовала, как еще один призрак из его прошлого восстал и не исчез.

— Мне нравилось другое стихотворение, которое ты со мной разучивал:

— Да, — улыбнулся он. — Это тоже Гейне.

Мыслями он уже далек от нее. На годы. На века. Вдали от письменного стола Якоб Гримм бывал самим собой очень редко и совсем недолго.

Вернувшись в пансион, они вместе выпили кофе, и он сказал, что ему необходимо написать несколько писем. Работа над «Словарем» подразумевала усиленную переписку. Так как цель была широка — включить технические термины, народные стихи и даже непристойности, не говоря уже о литературе нескольких веков, — и поскольку были необходимы примеры употребления, чтобы закрепить «естественную историю» слов в их контексте, ему нужна была сторонняя помощь. Но многие сотрудники оказались весьма недисциплинированы, к тому же они отличались странным подходом к сбору и сопоставлению материала, и он частенько жаловался, что тратит больше времени на переписку с ними, чем собственно на работу. Августа вернулась к первому, реймеровскому изданию «Сказок», пока дядя в гостиной исписывал страницу за страницей, время от времени поднимая глаза, чтобы слабо улыбнуться стене.

Могло статься, что он напишет и ее матери, в их квартиру в Берлине, спросит, зачем та позволила своей дочери тащить его в это бесполезное путешествие. Самый дорогой человек в моей жизни, думала она, когда ловила его случайные взгляды, и глаза ее наполнялись слезами. Лучше учиться, не путешествуя, всегда говорил он, чем путешествовать, не учась.

Одиннадцать лет назад все было бы иначе, когда мать и отец ездили летом в эти места, осматривали те же достопримечательности, селились в тех же домах. Отец бы себя не сдерживал. Встретившись за завтраком с той девочкой, он бы посадил ее на колени и заставил рассказать еще что-нибудь. В Марбурге он бы взял с собой мать и пошел осматривать крошечные комнаты студентов, большой дом Савиньи, лектории, замок. Но у дяди не было своей Дортхен, которой он мог бы все это показать. В этом-то вся проблема.

После обеда Гримм отправился «колоть дрова», а Августа вновь свернулась калачиком в обнимку со «Сказками». Отец делал много пометок на полях, обычно для напоминания, откуда или от кого история. Сказка, которую она читала, «Поющая кость», была с отметкой: Дортхен, 19 января 1812 года, у плиты в летнем доме. Сказка была о соперничестве братьев: один брат убил другого из корыстных побуждений, но кость от мертвого тела во всеуслышание пропела о том, что случилось. Убийцу в наказание зашили в мешок и утопили.