Константин Павлов: Гремящий перевал

Вотан — добрый бог. Любой из его детей может разбить десять его статуй и за пять гвоздей вымолить прощение. Но даже глупец умеет сложить два следа, а мудрость Вотана прославлена в веках. И если постоянно жалит тебя один и тот же не желающий тебе зла овод, даже у доброго бога может подняться для удара ладонь. Страх охватывал хранителя, когда представлял он рушащийся на мальчишку гнев Вотана. Вот и теперь, будто злой рок вел Дирги в его последней шалости. Любой ребенок мог захотеть испытать огнем драконову кожу. Десятки раз похищали из оружейной клинки, огненные бочки и паровые арбалеты.

Сын Идрис шел рядом с озорником и должен был поровну разделить все его глупости. Но только Дирги додумался обрядить Вотана в женское платье. И носа лишилась статуя от пламени из его руки. Нос гнома — его гордость и символ доблести. Много приходится отсекать камня, чтобы сделать такой выступ на лице изваяния. Куда проще приклеить нужный кусок. Но, когда речь идет о богах, мастера никогда не хитрят. Цельнокаменные носы гордо торчат на статуях всех восьми богов кланов, и отбить изваянию нос — значит сотворить богу самое тяжкое бесчестье. Что за рок висел над этим юнцом?

— Эх, Дирги-Дирги, — вздохнул хранитель.

— Вот он! Поймали! — Здоровый стражник за шиворот занес в каморку мальчишку и вышел, притворив дверь.

— Ну, здравствуй, — сказал хранитель, вглядываясь в переминающегося парня, уже почти вошедшего в пору юности. В ответ тот что-то невнятно пробормотал.

— Гнев Вотана лежит на тебе, дитя клана, — мягко продолжил хранитель, — лишь искреннее смирение может спасти тебя.

Дирги бубнил, что не хотел, не был виновен, и вышло все случайно. И хранитель видел правду в его словах. Но не был бы он хранителем знаний, если бы не умел видеть скрытое и помнить давнее.

— А ну-ка стой! — прервал он мальчишку и за руку подвел к лампе. Густые волосы падали на лоб Дирги. Хранитель отвел их ладонью. — О, Вотан!

При звуках божественного имени знак Серки на лбу мальчика тревожно запульсировал.

— Нет, не болит совсем, только иногда чешется, — равнодушно ответил Дирги.

— Ждать больше некогда! Будет большое служение! — решительно сказал хранитель. — А ты подождешь здесь. Работать никуда идти не надо. И еду тебе сюда принесут.

Темнел и волновался хрустальный шар, и хранитель приказал убрать его подальше. Одиннадцать мудрецов из соседних селений приготовились умилостивить Вотана, чтобы снял он знак гнева с бестолкового мальчишки. Полукругом замерли хранители перед огромной статуей, и кучи хвороста в грубых каменных очагах высились перед ними. Одиннадцать вождей в священных доспехах стояли чуть поодаль. Одиннадцать юных гномов — учеников с боевыми рогами наперевес замерли у самой стены. А в их дружеском кольце стоял Дирги, и дружеские руки держали его крепкой хваткой.

— Что ж, начнем, — промолвил здешний хранитель, поправил перекинутую через плечо облезлую волчью шкуру и первым ударил кремнем по куску магнитной руды.

Частый стук был ему ответом. Вскоре запылали костры во всех одиннадцати грубых каменных горнах, и обряженные в невыделанные шкуры мудрецы потянулись за каменными молотками. Началось железное служение Вотану. Не было лучшего способа умилостивить Вотана, чем сковать ему гвоздь по заветам предков. И не было лучшего времени затем, чтобы замолвить слово перед богом за согрешившего юнца. Только долго ковался гвоздь орудиями славных предков. И медленно плавилась руда в грубых каменных горнах.

Предоставленный сам себе, Дирги скучал в дружеском кольце. Не мог он даже почесать нос, потому что схвачены были его руки. А перед самым его носом качался рог, до которого он без труда мог дотянуться губами… Не судите строго юного гнома. До пятидесяти лет юноши из Горных Кланов не считаются достаточно взрослыми, чтобы жить собственным умом. А Дирги не прожил и половины этого срока. Тем более что юный гном не замышлял ничего дурного. Он думал, что никто не услышит звук в царящем стуке каменных молотков. Откуда же ему было знать, что не звуком славны Рога Каменного Дождя.

Да и все успели удрать живыми.

Последний хранитель выскочил из святилища, захлопнул за собой дверь и тут же привалился к ней спиной, диким взглядом уставившись на остальных мудрецов, вождей и учеников — одинаково взлохмаченных, засыпанных каменной пудрой и ожесточенно потирающих свежие шишки. С силой протарахтело в храме, пару раз что-то сильно ударило по двери, и сотни раз разбилось что-то звонкое.