Жан-Клод Мурлева: Горе мертвого короля

Во-первых, лицо короля. Это было самое интересное, потому что на него легко и нежно опускались снежинки. Сперва они забивались в пышную бороду, в волосы, брови, потом постепенно покрывали белым налетом лоб, скулы, щеки. Тогда солдат — всегда один и тот же, высокий и худощавый, стоявший слева у изголовья, — подходил и сдувал снег. Сдувал в несколько приемов, благоговейно, осторожно выдыхая: «Ф-фут… Ф-фут…» Снег разлетался, и лицо открывалось вновь. Алексу чудилось, что короля это забавляет, что на губах его проступает улыбка, но, скорее всего, эту иллюзию порождал мороз, сковавший черты покойного.

Король, казалось, спал. А перед ним проходил его закутанный народ. Алекс смотрел на это нескончаемое шествие. Толстые, худые, коротышки, верзилы. Люди со всего острова, с этого края света, называемого Малой Землей. Не пришли только больные да умирающие. Все остальные были тут: старые-престарые старики и старухи, знавшие короля еще ребенком, — они подходили и склонялись, почти раздавленные годами и горем; мужчины и женщины помоложе, которые останавливались на миг, прикасались к каменному ложу или к сапогу короля или прикладывались лбом к его сапогу или колену. Если кто-нибудь слишком долго не отходил, один из солдат легонько подталкивал его прикладом.

— Давайте, сударь, ну-ка, сударыня, проходите, не задерживайтесь, вон какая очередь.

Алекс уже не чувствовал пальцев на руках. Камушки в рукавицах давно остыли. А ноги? Замерзли они или, наоборот, горели? Вот уже больше часа он стоял неподвижно на морозе. Он не дрожал. Сперва ему было очень холодно, а потом это прошло. Должно быть, в какой-то момент он потерял сознание, задремал, что ли, стоя, потому что солдаты были уже другие. Караул сменился, а он и не знал. Новые солдаты тоже его не гнали. Раз прежний караул разрешал мальчишке тут стоять, так и пусть стоит — решили, видимо, они. Алекс был как каменный. От мороза каменело все, кроме соленых слез, катившихся по щекам.

Король был как лежачая статуя, а он — стоячая. Он засмеялся, представив себе, как, если он еще сколько-то постоит, настанет ночь, все разойдутся по домам — мужчины, женщины, лошади, солдаты, — и на опустевшей площади останутся только они двое: мертвый король на каменном ложе да он, Алекс, стоящий рядом. И снег будет падать на них всю ночь.

И то-то удивится первый утренний прохожий, наткнувшись на него! Удивится, взвалит его, негнущегося, как полено, себе на плечо или возьмет под мышку и понесет оттаивать.

Снежная шапка у него на голове все росла и росла. Она была уже не меньше четверти метра толщиной и угрожающе кренилась на левую сторону. Алекс чувствовал ее тяжесть. «Видел бы это Бриско — со смеху бы лопнул», — подумал он, стараясь не шевельнуть головой.

Тут-то как раз, в тот самый момент, как Алекс представил себе смеющегося брата, это и случилось. Это был сон — конечно же, просто сон, ведь мертвые не двигаются, это всем известно. А тут король Холунд, причем вполне мертвый, вдруг открыл глаза, голубые, как лед. Его длинные белые ресницы искрились от инея. Он медленно приподнялся и сел на своем каменном ложе. Снег съехал по его мантии и мягкой лавиной осыпался вокруг него. Глаза короля улыбались, как и всегда при жизни, но лицо было встревоженное, а улыбка вымученная.

— Бриско, — выдохнул он, глядя на мальчика.

— Я не Бриско, — хотел поправить Алекс, — я…

Но губы и щеки у него совершенно одеревенели, и он не мог произнести ни звука.

— Бриско, берегись огня…

Король покивал и повторил:

— Берегись огня, тебе говорю… — Голос у него был тихий и спокойный. И грустный.

— Огня? Какого огня? — безмолвно спросил Алекс.

Король как будто понял и ответил:

— Огня, который сжигает…

«Огонь, который сжигает! Ничего себе объяснил! Масло масляное!»

Люди между тем все шли и шли, приостанавливаясь перед ложем, чтобы поклониться останкам умершего короля, потому что тело как лежало на камне, так и лежало. И новый солдат так же, как прежний, сдувал снег с его лица. Король, сидящий на краю ложа, был словно сидячий двойник, вышедший из лежачего, некий скорбный призрак, которого никто, кроме Алекса, не видел.

— Огонь, который сжигает… — простонал он. — Огонь, который сжигает…

Он смотрел, как маленький ребенок, который знает всего три слова и повторяет их опять и опять в надежде, что кто-нибудь его наконец поймет.

Но Алекс не понимал. Здесь, на холодном острове Малая Земля, огонь не был врагом. Наоборот, его любили, его берегли, лелеяли — от горячих углей, которые сохраняют в печке, чтоб разжечь поутру, до высоких костров, которые трещат и вздымаются в ночное небо по праздникам.