Крис Райт: Поступь смерти

У Матильды словно выросли крылья. Если до этого она и так вопила не переставая, то теперь её крики стали ещё громче.

– Отче! – проревела она, коснувшись пальцами ожога в виде кометы на лбу. Повсюду вокруг неё фанатики подхватили крик. – Отец Всемогущий!

Лютор Гусс из Церкви Зигмара, человек, давший Матильде всё и столько же потребовавший взамен, если и слышал её, то виду не подал. Он шагал вперёд, размахивая огромным молотом, будто пёрышком; лицо было непроницаемо, словно железная маска, тонкие, упрямо сжатые губы разомкнулись лишь раз, только чтобы вымолвить одно-единственное слово.

Матильда была далеко и не слышала, что он сказал. Она снова сражалась, рубя своим секачом во славу Зигмара. В суете и грохоте праведной битвы слова утрачивали всякий смысл.

Но слово было сказано. В вихре жестокой резни он тихо произнёс его, и тот же час молот ожил вновь.

– Кольсдорф, – вымолвил он, и голос его был полон горечи.

– Ну, знаешь, ты просишь невозможного, – произнёс маркграф Борс фон Ахен.

Его голос был спокоен, даже добр. Толстые губы, блестевшие от выпитого недавно вина, растянулись в деланой улыбке.

Лютор обернулся, на лице священника было написано презрение.

– Я никогда не прошу невозможного, – ответил Гусс, его низкий голос был спокоен. – Всё выполнимо с благословения Зигмара, и я прошу тебя исполнить Его волю, а значит, прошу лишь того, что можно претворить в жизнь.

Фон Ахен заморгал и удивленно посмотрел по сторонам.

– Замечательно. Образованный священник.

Он откинулся в своём кресле, и его жирный подбородок затрясся.

Маркграф был разодет в горностаевые меха и шелковые одежды, плотно облегающие его круглый живот. Возле него на низких деревянных креслах полукругом сидели восемь бюргеров. До полудня было ещё далеко, но у стен в приёмной уже горели факела.

Гусс стоит перед собравшимися: ноги расставлены широко, плечи расправлены, руки сжимают навершие боевого молота. Свет факелов отражается на его тяжёлой броне и бритой голове. Он на целый фут выше самого крупного из присутствующих, а плечи по ширине не уступают фон Ахенову брюху.

Небеса за стенами здания хмурились от предстоящей грозы. На полу валялась старая солома, потрескавшийся камень на стенах был чем-то испачкан.

Не самое богатое местечко этот Кольсдорф.

Гусс то и дело оглядывал присутствующих, и когда его взгляд падал на лица сидевших перед ним бюргеров, те один за другим опускали глаза.

– Зверолюди выходят из Драквальда. – сказал он. – Их можно победить, но лишь силой можно вселить в них страх. Именно сейчас, пока стадная ярость не выгнала из леса ещё больше тварей. Если ждать их здесь, опьянённые кровью звери перебьют вас всех.

Фон Ахен вяло махнул в сторону стены.

– Эти стены толщиной в пять футов, священник. У нас есть ратники, есть укрепления и припасы. Даже тысяча зверолюдов не войдёт сюда.

Гусс нахмурился.

– Ваши люди в опасности. Деревни окрест уже горят.

Фон Ахен дёрнул бровью.

– Мои люди? – он слегка скривился от отвращения. – Если те, кто вопиет там о помощи так и не догадались искать убежища в городе, то вскоре они поплатятся за свою глупость.

Маркграф покачал головой.

– Я уже распорядился. Никто с тобой не пойдёт. За этими стенами ты будешь один.

Гусс терпеливо слушал, ни один мускул не дрогнул на его лице, только в чёрных глазах, ярко выделяющихся на фоне бледной кожи, тускло блеснул огонь.

– Я не буду один, – тихо сказал он.

Фон Ахен с сожалением посмотрел на него и, словно объясняя что-то деревенскому простаку, продолжил:

– Послушай, отсюда до опушки леса регулярных войск нет. Может зверьё и разорит наши деревни, но это лишь выветрит ярость из их голов, а нам будет стоить только крестьян. Останься и пережди бурю здесь.

И только тогда глаза Гусса засверкали яростным огнём. Лишь при упоминании крестьян он повысил голос.

– Они сыны и дочери Хельденхаммера.

Он по-прежнему говорил спокойно, но тон был уже другим.

– Его возлюбленные дети. Ради них Он проливал слёзы и кровь. Они – душа Империи, Его наследие и слава.

Речь эхом разнеслась по зале, и бюргеры нервно заёрзали в своих креслах. Пламя факелов, кажется, внезапно стало ярче.

– Если вы не будете сражать за них, я буду. Я покажу им, кем они могут стать. Зажгу их сердца священным огнём, наполню их члены силой предков. Я не вспомню об их скорбной жизни, но помяну их ярость.

Он вскинул молот и крепко сжал его обеими руками.