Крис Райт: Кровь Асахейма

Вы станете быстрее и сильнее других, сможете почуять скверну и получите полное право на ее уничтожение. Вы облачитесь в доспехи богов и возьмете в руки мощное оружие. Вы не состаритесь, не одряхлеете, не устанете. Но что из этого величайший дар?

То, что вас невозможно сломить, пока вы — братство. Пока вы держите стену щитов и прикрываете своих товарищей так, словно они — ваши кровные братья, ничто не сможет вам противостоять. Только предательством можно погубить эту силу, как нам теперь известно. Но, выучив урок, мы стали сильнее, знание того, как низко может пасть наш вид, закалило нас. Мы понимаем, что ждет нас в случае поражения, и это — хорошо, ибо лучше видеть лицо врага, чем догадываться, что он таится в тенях.

Никогда не забывайте этих слов. Когда ночь придет снова, а это непременно случится, только узы братства смогут защитить вас. Сохраните их — и вы выдержите испытания. Позволите им разорваться, исчезнуть — и, я уверен, наши часы, часы человечества, будут сочтены.

Примарх Леман Русс, запись сделана на планете Иалис III, ок. 170.М31, включена в «Либер Малан», оригинальные данные утеряны

Волки Фенриса? В конце концов они устанут. В итоге мы все лишимся сил. Что еще может быть в вечной войне, кроме изнеможения?

Приписывается примарху Мортариону, процитировано в «Либер Инфестус», дата и источник неизвестны

Кровь, смешанная с осколками костей, наполняла глотку, пенилась и стекала с разбитых губ, сочилась через раскрошенные клыки. Он ковылял по настилу, чувствуя, как металлические подпорки гнутся и скрипят под его нетвердыми шагами. Резкие звуки выстрелов доносились сверху, из воздуховодов. Им вторило эхо. К тому моменту шум уже не имел значения — беспорядочный и яростный, он означал не что иное, как медленную смерть дрейфующего тяжелого войскового транспорта класса «Арьют». Империум не будет жалеть. Он может потерять миллион таких кораблей и даже не заметит.

Он снова откашлялся кровью и почувствовал, как напряглись мышцы на шее. Когда он попытался улыбнуться, уголки его рта треснули там, где ожоги пришлись на более нежную плоть.

А вот о нем пожалеют. Империуму будет недоставать Хьортура Агейра Хвата Кровавого Клыка, Волчьего Гвардейца Фенриса, веранги Берека Громового Кулака, проливающего кровь, убийцы чудовищ, рассказчика историй. Его уход запечатлеют в сагах, которые расскажут скальды под ледяными сводами его родного дома. Эти скальды боялись и любили его так же, как и все остальные в стае.

Он начал посмеиваться на ходу, и кровь, пузырясь, потекла по подбородку на клочковатую и спутанную бороду.

Он устроил ад и порядочные разрушения. Он бы сделал еще больше прежде, чем его удалось бы остановить. Кровь Русса, он бы заставил их раны кровоточить еще.

Он споткнулся и упал на колени. Расколотый наколенник доспеха проскрежетал по металлической решетке настила. Он слышал хрип и свист своего дыхания в мерцающем хаосе интерфейсов шлема.

Потолок над ним представлял собой спутанную массу сгоревших труб, которые свисали из тьмы подобно лозам ползучего растения. Где-то впереди и вверху красный световой сигнал вращался в унисон вою излишне громкой тревожной сирены. Сзади и снизу слышался грохот — звучный лязг подкованных ботинок по металлу и резкий звук заряжающегося оружия.

Хьортур заставил себя снова подняться на ноги. Тесный коридор уходил вниз, постепенно снижаясь и исчезая в недрах инженерного отсека корабля. Металл вокруг раскалился. Шатаясь от стены к стене, он побрел дальше по коридору, отламывая куски стальных конструкций, за которые цеплялся доспех. Он чувствовал себя запертым, окруженным, загнанным в угол.

Он уловил движение — в двадцати метрах за спиной такая же скрытная тварь, как и остальные.

Однако недостаточно незаметная.

Хьортур развернулся и выстрелил. Он наблюдал залитыми кровью глазами, как снаряд унесся во тьму. Он не мог разглядеть свою жертву, но услышал, как она умирает: треск проломленной брони, сырое хлюпанье разорванной плоти, приглушенный гул взрыва.

Криков нет. Охотники, которые загоняли его, не издавали лишних звуков. Он не знал, кем они были. Возможно, людьми. Если так, они были изрядно аугментированы и напичканы бионикой, потому что двигались так же быстро, как он, и били почти так же сильно. Это внушало беспокойство. Такого не должно быть.

Он похромал дальше, каждый судорожный вдох сопровождался влажным звериным хрипом и отдавался звоном в ушах. На ретинальный дисплей педантично выводились подробные данные о том, насколько сильно его потрепало: два легких не функционировало, грудная полость заполнена жидкостью. Кроме того, у него было семьдесят треснувших костей и шесть переломов. Его кожа представляла собой месиво из комков свернувшейся крови и медленно заживающих тканей, пропитанное невозможной смесью стимуляторов и обезболивающих препаратов.