Юрий Никитин - Зубы настежь

Воевода искоса посматривал на мое непривычно задумчивое для героя лицо:

– Что-то случилось?

– Да все в порядке, – ответил я. – Я подумал, что сколько не расхваливают AI наших противников, но всякий раз... Хотя, если честно, я не так уж и опечален таким обманом. Ну и пусть тупые! Зато быстрее доберемся до конца.

До самой опушки ехали молча. Там воевода сказал загадочно, словно ни к кому не обращаясь:

– Ты либо слишком много воевал... либо... нет, не берусь судить.

Принцесса со своей свитой смотрела на нас с вершины холма. Они выглядели красиво: прекрасная и благородная в окружение хорошеньких, но ни в коем случае не прекрасных служанок, смотрит милостиво на двух забрызганных кровью врагов воинов, старого и молодого.

И хотя холм невысок, но здесь не королевство, а она еще не королева.

Воевода тяжело дышал, по лбу бежали крупные капли пота. Хотя он и лез на разбойников впереди меня, но сражался умело, с привычной профессиональной осторожностью, когда нанося разящий удар, не забывают и о защите, и на нем кроме выщербленной пластины на плече, не осталось других следов схватки.

Принцесса надменно наморщила носик:

– Вицелла!.. Килелла!.. Принесите плащ принца Махнольда.

Я смотрел тупо, когда служанки подали ей роскошный до нелепости плащ, красный как дурак, с побрякушками как на тунгусском шамане или на Майкле Джексоне, с песцовой подбивкой по краю.

– Вот, – сказала она, обращаясь ко мне, – жалуем тебя за твое служение.

Мои челюсти стиснулись, в груди перекатывался гром, я слышал как он рычит и рвется наружу, плечи уже поднялись, собираясь выпустить раздраженный рев:

– Почему мне? Воевода дрался больше. Он заметил их первым, первым принял удар!

Она удивилась:

– Он-то при чем?

Теперь уже удивился я:

– Я уже сказал...

– Это его работа, – объяснила она покровительственно. – Он давал присягу умереть за королевство, за меня. А ты не на службе!

– Да на какой мне...

Я умолк заметив встревоженное лицо воеводы. Он делал какие-то знаки. Я с огромным усилием придержал грозный рык, молча протянул руку. Служанки, игнорируя мою длань, забежали сзади, я чувствовал как шелковая ткань упала на плечи. Игривые женские пальчики застегнули на моей толстой как ствол дуба шее, заодно шаловливо пощупав мышцы, острые коготки даже пробовали поцарапать толстую как у носорога кожу.

Я кивнул, мол, благодарю, принимаю э т о, отступил. А воевода крикнул зычно:

– Кони заморились! Отдых, остановка на ночь!

Сам он тяжело слез с коня, хозяйски осмотрелся по сторонам:

– В удобном месте сделали засаду. Хороший ручей, а деревья укроют хоть от дождя, хоть от ветра. И сухих веток нападало, на всю зиму хватит...

Герцог спрыгнул с коня, поморщился, колени хрустнули:

– Понятно, расседлываем коней на ночь.

Я хмуро смотрел как людишки радостно начали устраиваться на ночлег, хотя еще солнце только-только коснулось темного края земли. Для принцессы спешно натягивали ее шар Монгольфье, Воины с топорами в руках пошли в чащу, а вернулись уже с мощными рогатками, что укрепили на самых вытоптанных местах, там уже раздували костры. Служанки щипали забитую по дороге птицу, насаживали на вертелы.

Едва солнце скрылось за горизонтом, как пламя костров стало по-настоящему ярким, а за кругом света быстро сгущалась тьма. В ветвях птицы умолкли, там перестало шебаршиться, пищать и стучать коготками.

В нашем лагере суматоха затихла, люди сидели у костров, подбрасывали хворост, переговаривались негромкими вечерними голосами. Красные блики выхватывали из темноты крепкие фигуры, грубые лица. Запах жареного мяса потек над поляной, первые тушки выхватывали еще полусырыми, пожирали жадно, утоляя звериный голод молодых и сильных мужчин, и лишь когда поджарили олененка, уже основательно сдобрив его горьковатыми травами, солью, посыпав размолотыми в пыль острыми на вкус корешками, мужчины ели неспешно, наслаждаясь как хорошо зажаренным сочным мясом, так и своим аппетитом, своем умением как по трое суток ехать, не имея во рту ни росинки, так и потом есть долго и про запас.

Я прошелся по лагерю, осматриваясь, не хотелось бы, чтобы нас застали как Ермака с его пьяными казаками, проверил стражу. Монтомер, в самом деле высокий и могучего сложения, смерил меня недружелюбным взглядом. Понятно, мое появление больше всего раздражает высоких и сильных. До этого они смотрятся самыми что ни есть богатырями, для мужчины это почти так же важно, как утащить в кусты смазливую служанку.